Луэлла схватилась одной рукой за бластер, а другой начала листать что-то видимое ей одной в системе.
- А ну стоять! – наконец приказала она, отмахнувшись от системных экранов, и достала бластер из кобуры.
Мы остановились.
- Это что за, мать вашу, инвалидная команда?
- Конгломерация Бэ-шесть, - прокричал я, - Мы согласны работать без хлеба.
Мао кивнул утвердительно, локтем осторожно тесня дрона, который завис у самого его уха. Наверное, рассмотреть хотел получше.
Все слова надо было говорить точно, без изменений. «Бэ-шесть ликвидировали давно, но Луэлле плевать. Если вы будете жрать со свалки, ей не нужны ваши айди. Теоретически, вас нет. А желтушка, которую вы найдете – есть». Лич еще покривился, почесался и добавил: «Были тут эскапаты вроде вас. Она их принимала». «А потом что?» Лич дернул плечом и посмотрел на мои галоши. «Эскапаты чокнутые. Ушли, или дроны их пристрелили. За воровство». Мао выразительно посмотрел на меня. «Мы – не чокнутые, - твердо сказал я, - мы согласны работать без хлеба».
Короче, как Лич сказал, так и вышло. Луэлла выдала нам проходные значки, чтобы дроны от нас отвязались (такие значки крепят к танчикам, так что мы стали вроде как и не люди), и королевским жестом обвела барханы вокруг:
- Где жить и что жрать решайте сами. В восемь утра построение, в восемь вечера сдаете желтушку и хлам. Норма – десять кило микросхем, полтора грамма желтушки. Если меньше, идете на хрен.
Тут она похлопала себя по правой кобуре.
- Понятно, - сказали мы.
Микросхемы, или хлам, были везде, в любой категории, кроме D и Е. Еда и одежда. То есть, это для нас – еда и одежда, а для роботов – «органика». Круглые сутки из огромной трубы, которая торчала из стены башни метрах в пяти над свалкой, сыпался мусор в черных мешках. Первый уровень сортировки – работа для танчиков. Они все делили на пять категорий и свозили в пять огромных куч. Потом за дело брались мы. Нужно было находить и выковыривать из пластика, металла и стекла рыбьи чешуйки – микросхемы, складывать их в большие коробки и тащить к будке Луэллы. Там Ва-Тян их взвешивала и заносила показания своим железным пальцем на доску. Желтушку взвешивала сама Луэлла, под присмотром четырех камер и двух дронов, жужжащих над столом, как мухи.
Желтушка – это такая штука, которая… «Материальный след искина». В общем, мы с Мао так и не поняли, для чего она и как получается, мы знали, как ее найти и собрать. На отработанных микросхемах, иногда – на пластике или стекле, никогда – на органике или металле, нарастала иногда такая желтая плесень. Маленькими точками, по кругу, как грибница. Надо было ее соскрести специальным ножиком и собрать в специальный пакетик. Два грамма желтушки – это очень много, иной раз и полтора за весь день не набиралось, пока Мао не подружился с крысами.
Кроме крыс на свалке никакой живности не водилось. И на многие километры от свалки – тоже, я думаю. Так что о зайцах на костре пришлось забыть. Я попробовал одну крысу, как ни отговаривал меня Мао – чуть не умер. Уж не знаю, чем они здесь питались, но вырастали совершенно несъедобные. Приходилось жрать категорию Е. А танчики пихали туда все подряд - и собачье дерьмо, и засохшие цветки с землей в горшках. Но это я позже начал носом крутить. А в первое время нам казалось, что мы в раю. Немножко вонючем, но изобильном.
Даже Мао перестал на ночь бурчать «Wer zu Lebzeit gut auf Erden», и выучил «Знаешь ли ты».
Во-первых, зима не добралась до ханьских гор, застряла где-то в степи, и днем на солнышке было даже жарко. Мы нашли себе в категории D настоящие сатанинские футболки и шорты, почти новые, и настоящие ботинки. Вернее, я нашел, а Мао остался в галошах, потому что его размера нам до сих пор не попадалось. Среди остальных отбросов носить шмотки со свалки считалось позором, но если тебя не спалили, то ладно. Только Ва-тян делала это открыто, так с ее репутацией и терять было нечего. По правилам, за месяц можно ути-лизовать не больше десяти кило вещей со свалки, за этим следили дроны. Кроме микросхем и желтушки, конечно. Органики можно брать сколько хочешь, только никто ее не брал, кроме нас, потому что остальные работали «за хлеб». В столовке им выдавали еду в картонных коробках, и жили они в длинном дощатом бараке. Этот барак после девяти запирался специальным электронным замком, и никто из них не мог выйти и шляться по свалке в темноте, кроме нас и Лича.