— Что-то Настя сегодня все больше молчит, — услышала она голос одной из подруг. Голос был обращен к ней. Настя пожала плечами.
— Да нет, просто вас слушаю, — сказала она.
Может, я вас и слышу, но даже примерно не понимаю, о чем вы говорите, подумала она.
— Ну расскажи нам что-нибудь. С каким писателем у тебя сейчас роман? — произнес все тот же голос, последовали дружеские смешки.
Настя посмотрела на подруг, заглянула каждой в лицо. Одна, две, три и я четвертая, подумала она. Первая ела теплый салат с фасолью и шпинатом, вторая — "Цезарь", третья — фрукты со взбитыми сливками.
— Сейчас у меня временное затишье на этом фронте, — она попыталась пошутить, но, поняв, что, просто-напросто, врет, заметно смутилась.
— Да ладно, Настя. Когда ты бываешь рассеянной, это значит только одно — у тебя кто-то новенький на уме. Кто он?
— Уильям Голдинг, — снова соврала Настя. Хотя это была не совсем ложь. Бобби, главный герой первой части, читал "Повелителя мух", Настя хорошо знала эту книгу — чем не прикрытие.
— И о чем же эта?
Ну вот, опять. Определить, какая из трех подруг к ней обращалась, было невозможно. Как будто она просто бегло просматривала не самый удачный диалог, не вникая особо, кто именно говорит.
— О том, что быть ребенком не менее страшно, чем взрослым. А иногда — еще страшнее. Просто дети более выносливые, поэтому у них остаются силы на нечто большее, чем банальное выживание, — ответила Настя, обращаясь ко всем одновременно — на всякий случай. Как удачно, что старый Тед Бротиген подарил маленькому Бобби именно эту книгу.
Наконец обед закончился. Еще через какое-то время закончился рабочий день. Добравшись до дома, зайдя в квартиру и хлопнув входной дверью, Настя подумала, что этот звук очень напоминает звук захлопнувшейся книги. После такого хлопка, как правило, образы еще какое-то время стоят перед глазами, а потом рассеиваются, уступая место реальности. Сейчас Настя понимала, что все будет ровно наоборот. Она захлопнула реальность, как дурной роман. Теперь надо немного подождать, пока прожитый день осядет в памяти, а потом можно будет вернуться к привычному, понятному, осязаемому. В Атлантиду.
Приготовив себе поесть, Настя впервые в жизни по-настоящему поняла, что значит выражение "проглотить ужин", встречавшееся ей у нескольких писателей. И готовила и ела она в самой настоящей спешке. Помыв посуду и приняв душ, чуть ли не бегом бросилась к кровати, возле которой на тумбочке, рядом с включенной лампой, лежал роман.
Настя очутилась в студенческом городке Университета штата Мэн. Шел тысяча девятьсот шестьдесят шестой год. Разговоры про Вьетнам, карточные игры, первые зачатки движения хиппи — вот из чего состояла жизнь кампуса. Сперва Настя не понимала, что она там делает, но потом все стало ясно. Кэрол Гербер. Повзрослевшая подружка Бобби и Салл Джона теперь училась в этом университете. Здесь она познакомилась с парнем по имени Пит, от лица которого и велось повествование.
Когда Настя дошла до эпизода, в котором Кэрол показывает Питу фотографию, где они с Бобби и Салл Джоном стоят обнявшись, где им по-прежнему — и навсегда — одиннадцать лет, ей пришлось оторваться от книги, буквально силой отстранить ее от себя. Фотография, о которой говорилось в романе. Настя не просто хорошо себе ее представляла, не просто понимала, о чем речь. Она знала, что это за фотография, она ее хорошо помнила.
Но ведь этого не может быть, подумала Настя. Да, прочитав книгу, ты потом еще долго вспоминаешь героев и события, но… Она осмотрела комнату. А это все может быть? Все эти вещи, то, как они стоят, это ведь тоже не более, чем моя выдумка. Я решила их купить, придумала, как расставить. Что реальнее? Шкаф, о котором я могу только рассказывать, который никто не видел, потому что у меня почти не бывает гостей? Почему же я должна сомневаться в существовании фотографии, о которой рассказали мне. Настя и не сомневалась. Вот только она была уверена, что о фотографии ей не просто рассказали. Она ее видела. Она ее помнила гораздо более отчетливо, чем сегодняшний разговор за обедом.
Через несколько месяцев Пит и Кэрол расстались. Навсегда. Кэрол бросила университет и оставила Пита. Больше они не увидятся. Пит не попадет во Вьетнам, потому что с головой уйдет в учебу. Но осень 1966го так и останется, возможно, самым ярким временем его вполне благополучно сложившейся жизни.
Далеким харвичским летом тысяча девятьсот шестидесятого на Кэрол напали три негодяя-старшеклассника. Ее друзья не смогли, не успели ее защитить. Одиннадцатилетнюю девочку били палкой, но не сломали ей ни единой косточки.