Василий Сталин хлопнул меня по плечу, и вспомнив, что я снова «контуженный», поморщился, подняв руки, помахал ладонями, мол извиняюсь… Повернулся к Булганину-младшему и махнул кулаком перед капитанской физиономией. Лёва дёрнулся.
— Саечку за испуг, — по-детски протянул Василий, и положив пальцы под подбородок друга, улучив момент так подкинул челюсть, что звонко клацнули зубы.
— Я завтра тоже на Кузнецкий, — заявляет Лёва Збарский, — там девушкам нужно письмо Диору сочинить, чтобы тот удивился и приехал весной в Союз.
— Кто такой Дегор? — шепчет мне в ухо Колобок, — И почему он должен удивляться?
Збарский услышал последнее шептание и ответил:
— Товарищ Шелепин послал приглашения в европейские Дома моды на приезд в СССР перед Международным фестивалем молодёжи, а ответили только от Кристиана Диора. Да и то, попросили удивить смелыми идеями советской моды. Что бы такого нашим дамам предложить чего ни у кого нет? Вот завтра буду рисовать идеи. Нужен ответ советских маникенщиц парижскому султану моды. Я как то раз чёрта нарисовал — сказали не похоже, а я попросил предоставить оригинал для сравнения…
Посмеялись, и тут уходившая с родителями Воля Маленкова, помахала нам от двери.
— Ей то хорошо на машине, — протянул Колобок, — А нам по лужам до остановки, хоть сапоги надевай… А нету.
Сапоги… Сейчас, что женские, что мужские модели напоминают привычные армейские офицерские сапоги. А если сделать на высоком каблуке, да ещё молнию сбоку пришпандорить.
Объясняю тему Збарскому. Тот профессиональный художник и со второго раза рисует то, что надо.
Булганинский зять, Витя Кузнецов, дошёл до кондиции и рассказывал тоже дошедшему Колобку, что пара наших адмиралов сидят за сотрудничество с союзниками в 1944-м году, а адмирал Галлер и вовсе в психушке после допросов.
— Болтун — находка для шпиона, — заплетающимся языком произносит избитую фразу бывший нахимовец и, встретив недовольный взгляд молодой супруги, спешит за нею к двери.
Генерал Сталин, выпивший с Лёвой и Микоянами на посошок, рассказывает и показывает как летал на учебном МИГе:
— На новом то и зализы получше, и крен без рывков. Рысканья почти нет. Вещь!
— Пошли уже «рыскальщик» — бесцеремонно прерывает беседу Капитолина.
— Эх, Капа… — тянет сын вождя, — Если б ты знала… Как тоскуют руки по штурвалу.
Василий Иосифович с помощью адъютанта надевает, снятый в порыве веселья, китель и, поцеловав Даше руку, затем, как Брежнев, троекратно лобызает друга Лёву под покашливание недовольной жены.
Глава 8
Пять минут, пять минут! Бой часов раздастся вскоре!
Из популярной песни.
12 июня 1950 года.
Утром на пробежку не пошли. Голова бо-бо! Сердобольная до удивления Дарья заварила нам чай и, не дождавшись похвалы, начала чаёвничать за нашим столом, рассказывая о своём, о наболевшем:
— Ночью уехал с группой. А Пхеньян далеко от линии фронта? А ну-да, Лёва говорил, далеко… Китайцы прикрывают. Вот не доверяю я китайцам. Всё то по рассказам генерала Сталина у них есть — и самурайская отвага, и немецкий орднунг, только опыта маловато… Но, не доверяю я им, хоть ты тресни. Правда, Лёва говорил, что с первого числа мирные переговоры где-то там начнутся… (Повернувшись к Колобку) Некоторые думают, что на передовой всё время шли бои. Как бы не так. Это где-нибудь в руинах Сталинграда или там Берлина может и было… А в поле… Никому не охота бежать через проходы в минном поле на вражеские пулемёты. Гаубицы они ведь бросят по паре чемоданов в указанный квадрат, а подавили или нет, не ясно… В «позиционке» и наши, и немцы люто ненавидели снайперов. Ведь, встаёшь ты в сортирном окопчике штаны застегнуть и голову чуть выше бруствера поднял. Раз — уноси готовенького! Снайперов в плен редко брали. На месте решали, как наши эсэсовцев и венгров. А немцы стреляли коммунистов и тувинцев… (Удивлённый Колобок приподнимает голову от подушки).
Дарья, польщённая вниманием, продолжает:
— Смуглых тувинцев фрицы, как и ИЛ-2, называли «Чёрная смерть». Эти наши союзники, по своим военным понятиям чести, не признавали плен и просто рубили всех сдававшихся на поле боя… Это мы с Розой узнали под Ровно. Нас туда перебросили из фронтовой школы снайперов Первого Украинского, на усиление прорвавшихся в столицу украинского Рейхскоммисариата кавалеристов генерала Павлова. Там с тувинцами и познакомились. Слышали их горловое пение? Они в этом деле мастера. Такие рулады выдают закрытым ртом, закачаешься… Что? Нет, Васечка, на передовой песни поют редко. Когда стоишь согнувшись в наспех вырытом окопе в полукилометре от врага — не до песен… Но, на войне были неписанные правила, которых практически всегда придерживались вменяемые бойцы и командиры. Нельзя было после боя стрелять по чужим санитарам и похоронной команде. Оно и понятно, кому охота всю ночь слушать стоны умирающих на нейтралке или нюхать трупный запах. Мясо оно ведь летом быстро портится… Помню, на одном из участков наши с немцами по очереди за водой ездили к роднику. Пока они бочку набирают — нам стрелять нельзя… Я вот в госпитале во Владимире лежала. У нас с обморожением ног был пленный немецкий офицер Вольфганг Морель. Никто его не охранял. Лечили, как всех, ел с нами в столовой. Наши офицеры с ним в шахматы играли. На войне важно оставаться человеком. Мы вон с гэдээровцами и венграми дружим, а лет шесть-семь назад бились с ними насмерть… В Будапеште заваруха была похлеще, чем в Берлине. Ну, чего лежим? Или мне вас, как Вовочку, из ковшика будить?