— Как же вы тогда общаетесь?
— Элементарно! Мы вместо её имени называем какие-нибудь числа, каждый раз — разные. Например, кто-нибудь говорит, «Сегодня пятнадцатая полсотни очков с одного пятикурсника сняла». А ему отвечают: «Тридцать шестая совсем обнаглела. Вот ведь не найдётся никого, кто выяснил, кто она такая в реале, чтобы настучать ей по морде». А третий говорит: «Вы, ребята, про свою семьдесят восьмую поаккуратнее болтайте, как бы чего не было. Много было таких крутых»
— А почему каждый раз числа разные? — Полюбопытствовала я. — Не проще её каким-нибудь одним числом называть или прозвищем каким-нибудь?
— Не проще. День-два-три её так поназываешь, потом Программа может догадаться, кто именно имеется в виду.
Мы замолчали.
— А как вы это место отыскали? — Показала я взглядом на стены помещения, в котором мы сидели.
— Нам о нём пятикурсники сказали. За пятьсот баллов.
— Проще собраться где-нибудь за пределами школы.
— Каждый раз, как нужно сказать что-нибудь важное, собираться не будешь.
— Это точно. Вы всегда ЗДЕСЬ сидите, если хотите сказать друг другу что-нибудь важное? — Я сделала ударение на слове «здесь».
— Иногда бывает. Это — не одно такое место.
— Мне о нём можно сказать ребятам?
— Нет! — Быстро ответила Саша. — И то, о чём я тут тебе рассказываю — об этом как-нибудь так говори, чтобы никто не догадался, что это всё я тебе рассказывала.
— Зачем такие сложности?
— Ты просто не знаешь Красной Шапочки. Она иногда ребят выгоняла и за менее серьёзные вещи. То, что я тебе рассказываю — вы обо всём этом сами должны узнавать
— А вообще — кто такая Красная Шапочка?
Моя собеседница вздохнула.
— Всякое говорят. Мне, например, кажется, что это — программа.
— Почему?
— Слишком она… предсказуемая. И всегда всё знает. Человеку это трудно делать. А кто-то думает, что Красная Шапочка — это Михаил Сергеевич.
При упоминании этого имени я не смогла сдержать невольной усмешки. Саша это заметила.
— Вот. И все так смеются. А кто знает, чем он там в кабинете у себя занимается!
Мы помолчали.
— Я сегодня Красную Шапочку в реале видела, — у меня едва получилось произнести это твёрдым голосом.
Девочка кивнула:
— Она иногда выходит из компьютера.
— Как?!
— Откуда я знаю! — Досадливо поморщилась Саша. — Тут, в «Штуке», вообще столько всякой чертовщины происходит, что если во всём этом разбираться, трёх жизней не хватит.
— Это точно. Чертовщины, — подтвердила я, вспомнив голос за стеной.
— Только не вздумай кому-нибудь об этом сказать. Особенно когда приедешь домой.
— Почему?
— Как только мы выходим за пределы «Штуки», сразу включается подслушка в карточке. А по браслету сигнал передаётся сюда.
— То есть, пока мы учимся в «Штуке» нас контролируют постоянно? — Уточнила я.
Саша огорчённо кивнула.
— Но ведь так же нельзя жить!
— Получается, что можно. — Саша сжала мне ладонь, успокаивая. Руки у неё были холодными и сухими. — Не переживай. К этому быстро привыкаешь.
— К тому, что тебя постоянно контролируют? Не верю!
— Правильно, что не веришь, — тут же опровергла свои собственные слова Саша. — Но в любом случае, это всего на пять лет, так что…
Она встала, потянулась, разминая затёкшие ноги. Я продолжала сидеть, снизу вверх глядя на неё.
— А если на другую планету улететь и там всё рассказать кому-нибудь? Прослушка до туда достаёт?
— Попробуй. Вполне возможно, что, когда ты вернёшься, то окажется, что ты тут уже не учишься.
Я только вздохнула.
— Ты хочешь спросить что-нибудь ещё?
— Я много чего хочу спросить, только тебе это навряд ли понравится. Не хочу пользоваться твоей добротой.
— Ладно, чего уж там, пользуйся. Если бы не ты, я бы сейчас уже домой летела.
— А почему у тебя так мало очков на карточке?
Саша сцепила пальцы рук, словно на что-то решаясь.
— Это всё наши мальчишки. Только никому не говори.
— При чём тут мальчишки?
— Они к вам вчера подходили?
— И вчера, и сегодня. А когда мы не согласились исполнять, что они сказали, то очки с нас снимали. Кстати, а ты можешь хотя бы примерно описать механизм прибора, с помощью которого можно начислять и снимать очки?
Саша с новым интересом посмотрела на меня, в полутьме сверкнули белки её глаз.
— Ты технарь?
— Нет, я мальчишкам хотела сказать.
— Это слишком сложно. Да я и не знаю. Наши ребята над этим работают, но им ещё далеко.
— В смысле? Вы не умеете снимать очки? — Не поверила я.
— А что тут такого?
— А как же вчера..?
— Ага! — Хихикнула Саша. — Они куда-то позвонили — и очки слетели, верно?
— Ага.
— Они с пятикурсниками договорились. Знаешь, сколько тысяч наш курс заплатил за каждый такой звонок? Я даже говорить не буду — это полный антракт! Теперь мы все в жутком минусе. А у вас там какие-то боевики попались, наших ребят избили, а одного вообще куда-то утащили. Не знаешь, куда?
— Знаю. Его уже отпустили. Наверное.
Если бы только знать, что всё, происходящее вчера (да и сегодня утром, кстати сказать), — блеф, то можно было бы выбрать совсем другую линию поведения и избежать ненужных жертв!
— Я, кстати, против была, когда мы все голосовали, — извиняющимся голосом проговорила Саша, — трёх голосов не хватило, будь они неладны!
— Интересно, а ваш главный «за» был или «против»? У нашей Полинки, например, контрольный пакет акций, так вроде это называется — пятьдесят один процент в любом голосовании. Хоть она и говорит о демократии, но, мне почему-то кажется, как она захочет — так и будет. А у вас как?
— У Катьки-то? Да она вообще не голосовала. Сказала, что все эти голосования — полная ерунда.
Я даже дар речи потеряла от такого заявления.
— И вы её пустили командовать?
— Она ни у кого не спрашивала. Ты, кстати, её видела. Мы с ней разговаривали перед тем как Красная Шапочка пришла.
— Она рыжая такая, с косичками?
— Ага.
— Видела. И только тогда поняла, как нам с Ивановой повезло. Она ни за что бы ни сделала так, как эта ваша Катька. Ей бы даже в голову не пришло оставлять кого-то наедине с Красной Шапочкой. Она скорее сама бы из «Штуки» вылетела, чем подставила бы кого-нибудь из своих.
— Давай не будем об этом, ладно? У нас тоже многие Катькой недовольны.
— А революцию не получается устроить? — Полюбопытствовала я.
— Кому она нужна эта революция. — Горько вздохнула Саша. — Все сидят тихонько по своим комнатам, главное, чтобы их не трогали — и ладно, — она едва заметно улыбнулась. — Почему-то на всех курсах главные — девочки.
— Это потому, что мы умнее мальчишек.
— Мы не умнее, мы просто быстрее развиваемся, — поправила меня Саша. — А чуть позже наш интеллект выравнивается. А пацаны — они предприимчивые — вот и вылезают на все посты.
Мы ещё немножко пообсуждали девчоночьи проблемы, связанные с нашей нелёгкой жизнью в мире мальчишек. В конце концов, Саша заторопилась:
— Ладно, мне уже пора. Извини, конечно, но если кто-нибудь из наших узнает, что я тут с тобой болтала…
— Не бойся, не узнают. Я хотела ещё кое-что спросить. Зачем перед входом в читальные залы…, — я замолчала, не в силах подобрать нужные слова.
— Это как в баймах, — ответила девочка, — для того, чтобы войти в зал нужно преодолеть какое-нибудь препятствие. Я всегда в восьмом занимаюсь, там проще всего проходить, над головой большая железная штука кружится — и всё. Самое сложное — во втором: там пол качается, иногда на сто восемьдесят градусов переворачивается. Меня даже вырвало пару раз.
— А в десятом?
— Стреляют.
— Насмерть?
— Да ты что! — Непритворно испугалась Саша. — Больно, конечно, обидно, сколько бы ни прошёл, после каждого попадания к самому входу возвращаешься, но не насмерть, нет! В четвёртом самое главное — правильное направление выбрать. Если не туда пойдёшь — можно заблудиться и до вечера там проходить.