— А если мы скажем, что не согласны? — послышался из темноты чей-то мрачный голос.
— Плевать ему на наше несогласие, — отозвался мой сосед.
Я привстал на колени.
— Осман-бай уверен, что никто и не пикнет, — я говорил горячо и старался убедить этих людей. — Баи ведь как считают: сила за мной, значит, любое мое дело справедливо! А сила на его стороне.
И опять кто-то выкрикнул из темноты:
— У него сила. А у нас, выходит, силы нет?
— Для Осман-бая мы — овцы. Стадо овец.
— Я ему, старой лисе, покажу стадо… — выкрикнул мой сосед.
— Не горячись, Вельназар, — вмешался Кадыр-ага, по-прежнему не повышая голос. — Зря кулаками махать, получится, как с Ахмедом. Сообща надо действовать! Если туркмены объединятся, им ни Осман-бай, ни сорок тыщ кызылбашей не страшны!
— Правильно, — подхватил Вельназар. — Не страшен нам Осман-бай с его нукерами!
Неподалеку послышался конский топот.
— Вот, легки на помине, — Кадыр-ага поднялся. — Пойду постараюсь увести их.
Старик ушел. Слышно было, как два всадника с разгона осадили лошадей.
— Это вы, Кадыр-ага? — послышался громкий голос.
— Я. Кто ж еще?
— Почему не спите?
— Рад бы, да разве заснешь — вон вы какой переполох подняли.
— Ладно, отец, идите в кибитку, и чтоб до утра носу никто не высовывал.
Послышался топот копыт.
— Расходиться надо, — сказал Кадыр-ага, подходя к нам. — Как бы чего не пронюхали. А завтра смотрите уши не развешивать! Нам теперь нападать надо. Предупредите кого понадежней, чтоб понимали, что к чему.
Один за другим гости Кадыра-ага исчезли в темноте. А деревня все еще не угомонилась. Где-то опять исходила хриплым лаем собака.
— Давай, парень, ложись прямо здесь, — сказал мне Кадыр-ага. — Рассвет скоро.
— Нельзя, отец. Ждут они меня, Ахмед ждет.
Старик не настаивал.
— Песками иди, — сказал он, когда я попрощался. — Будь осмотрительней.
Я пробрался сквозь виноградники, прошел кладбищем и заспешил к зарослям гребенчука.
Когда я добрался до своих, небо на востоке уже светлело. Ахмед сидел, опустив голову на грудь, рядом вповалку спали наши ночные товарищи.
— Ну и ну, — удивился я, — с ночи весь в жару маялся, а сейчас хоть женить. Здоров же ты, парень!
Ахмед довольно рассмеялся.
— Это все Халмурад-ага. Мертвого на ноги поставит. В деревню к себе звал. Полежишь, говорит, денек-другой. Да разве я улежу сейчас?! Сказал, повязку не трогать, через пять дней сменит.
— Через пять дней твою рану настоящие врачи лечить будут.
— Ишь ты! Выходит, у красных и лекари настоящие есть?
— А как же!
— Ну что ж… Чем черт не шутит… Ладно, давай поближе садись. Что там в деревне?
Я рассказывал, Ахмед слушал меня, мучительно стиснув зубы.
— Надо же!.. И меня с вами не будет…
— Завтра не последняя схватка.
— Это конечно… А может, возьмете с собой! Не болит ведь. Совсем не болит. Халмурад-ага положил травку, словно рукой сняло.
Он и правда выглядел почти здоровым. Только лицо серовато — но это, может, сумерки, солнце-то еще не вставало…
— Слушай, Мердан, а дадут мне красные оружие? Карабин дадут?
— А чего ж. Конечно, дадут.
— Правда? Сохну я по этому карабину. Наган против него — хлопушка, мух отгонять. Я тут видел у одного… Упрашивал, упрашивал, коня в обмен предлагал — ни в какую… Мне б карабин, баев бить.
— Да будет тебе карабин. Будет.
Солнце не спеша выползало из-за дальних барханов. Я разбудил парией.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
На сером утреннем небе солнце вставало, замутненное хмарью. Душный начинался день. Уже с рассвета рубашка липла к телу.
Деревня стояла тусклая, словно припорошенная пылью. И небо какое-то серое, пыльное. Ветерка бы сейчас. Сразу унес бы духоту, стер пыль с земли, продул бы небо.
В загонах, привязанные к кольям, жалобно мычали коровы, уже истомленные зноем. Пестрая собака деловито торопилась куда-то, пока ее не заметили и не привязали. Только сорока, примостившись на голове у пугала, приставленного охранять дыни от нее и ее сестер, беззаботно попрыгивала, нахально глядя по сторонам. Ей и дела нет до жары.
Да и люди как будто забыли о жаре. Снуют по деревне, никто, видно, и чаю толком по напился. Собираются кучками, толкуют о чем-то. Кое-кто уже бредет к площади: понурые головы, мрачные лица.
Через деревню промчались нукеры Осман-бая. Разом забрехали собаки, громче стали людские голоса. Через несколько минут всадники проехали обратно, перед ними трусили на ишаках старики, только что я встретил их за околицей. Значит, Осман-бай всех велел гнать на сходку.