Однажды перед вечером, когда боярина Матвея не было дома, Наталья увидела в окно, что калитка их растворилась - вошел человек в голубом кафтане, и работа выпала из рук Натальиных, ибо сей человек был прекрасный незнакомец. "Няня! - сказала она слабым голосом. - Кто это?" Няня посмотрела, улыбнулась и вышла вон.
"Он здесь! Няня усмехнулась, пошла к нему, верно, к нему - ах, боже мой! Что будет?" - думала Наталья, смотрела в окно и. видела, что молодой человек вошел уже в сени. Сердце ее летело к нему навстречу, но робость говорила ей: "Останься!" Красавица повиновалась сему последнему голосу, только с мучительным принуждением, с великою тоскою, ибо всего несноснее противиться влечению сердца. Она вставала, ходила, бралась за то и за другое, и четверть часа показалась ей годом. Наконец дверь растворилась, и скрып ее потряс Натальину душу. Вошла няня - взглянула на барышню, улыбнулась и - не сказала ни слова. Красавица также не начинала говорить и только одним робким взором спрашивала: "Что, няня? Что?" Старушка как будто бы веселилась ее смущением, ее нетерпением - долго молчала и спустя уже несколько минут сказала ей: "Знаешь ли, барышня, что этот молодой человек болен?" - "Болен? Чем?" - спросила Наталья, и цвет в лице ее переменился. "Очень болен, - продолжала няня, - у него так болит сердце, что бедный не может ни пить, ни есть, бледен как полотно и насилу ходит. Ему сказали, что у меня есть лекарство на эту болезнь, и для того он прибрел ко мне, плачет горькими слезами и просит, чтобы я помогла ему. Поверишь ли, барышня, что у меня слезы на глазах навернулись? Такая жалость!" - "Что же, няня? Дала ли ты ему лекарство?" - "Нет, я велела подождать". - "Подождать? Где?" - "В наших сенях". - "Можно ли? Там превеликий холод; со всех сторон несет, а он болен!" - "Что ж мне делать? Внизу у нас такой чад, что он может угореть до смерти; куда ж его вести, пока изготовлю лекарство? Разве сюда? Разве прикажешь ему войти в терем? Это будет доброе дело, барышня; он человек честный - станет за тебя богу молиться и никогда не забудет твоей милости. Теперь же батюшки нет дома - сумерки, темно - никто не увидит, и беды никакой нет: ведь только в сказках мужчины бывают страшны для красных девушек! Как думаешь, сударыня?" Наталья (не знаю отчего) дрожала и прерывающимся голосом отвечала ей: "Я думаю... как хочешь... ты лучше моего знаешь". Тут няня отворила дверь - и молодой человек бросился к ногам Натальиным. Красавица ахнула, и глаза ее на минуту закрылись; белые руки повисли, и голова приклонилась к высокой груди. Незнакомец осмелился поцеловать ее руку, в другой, в третий раз - осмелился поцеловать красавицу в розовые губы, в другой, в третий раз, и с таким жаром, что мама испугалась и закричала: "Барии! Барин! Помни уговор!" Наталья открыла черные глаза свои, которые прежде всего встретились с черными глазами незнакомца, ибо они в сию минуту были к ним всего ближе; и в тех и в других изображались пламенные чувства, любовию кипящее сердце. Наталья с трудом могла приподнять голову, чтобы вздохом облегчить грудь свою. Тогда молодой человек начал говорить - ие языком романов, но языком истинной чувствительности; сказал простыми, нежными, страстными словами, что он увидел и полюбил ее, полюбил так, что не может быть счастлив и не хочет жить без взаимной ее любви. Красавица молчала; только сердце и взоры говорили - но недоверчивый незнакомец желал, еще словесного подтверждения и, стоя на коленях, спросил у нее: "Наталья, прекрасная Наталья! Любишь ли меня? Твой ответ решит судьбу мою: я могу быть счастливейшим человеком на свете, или шумящая Москва-река будет гробом моим". - "Ах, барышня! сказала жалостливая няня. - Отвечай скорее, что он тебе нравен! Ужели захочешь погубить его душу?" - "Ты мил сердцу моему, - произнесла Наталья нежным голосом, положив руку на плечо его. - Дай бог, - примолвила она, подняв глаза на небо и обратив их снова на восхищенного незнакомца, - дай бог, чтоб я была столько же мила тебе!" Они обняли друг друга; казалось, что дыхание их остановилось. Кто видал, как в первый раз целомудренные любовники обнимаются, как в первый раз добродетельная девушка целует милого друга, забывая в первый раз девическую стыдливость, пусть тот и вообразит себе сию картину; я не смею описывать ее, но она была трогательна - сама старая няня, свидетельница такого явления, выронила капли две слез и забыла напомнить любовнику об уговоре, но богиня непорочности присутствовала невидимо в Натальином тереме.
После первых минут немого восторга молодой человек, смотря на красавицу, залился слезами. "Ты плачешь?" - сказала Наталья нежным голосом, приклонив голову свою к его плечу. "Ах! Я должен открыть тебе мое сердце, прелестная Наталья! [Читатель догадается, что старинные любовники говорили не совсем так, как здесь говорят они; но тогдашнего языка мы не могли бы теперь и понимать. Надлежало только некоторым образом подделаться под древний колорит. (Примеч. автора.)] - отвечал он. - Оно еще не совершенно уверено в своем счастии". - "Что же ему надобно?" - спросила Наталья и с нетерпением ожидала ответа. "Обещай, что ты исполнишь мое требование". "Скажи, скажи, что такое? Исполню, все сделаю, что велишь мне". - "В нынешнюю ночь, когда зайдет месяц, - в то время, как поют первые петухи, я приеду в санях к вашим воротам, ты должна ко мне выйти и ехать со мною; вот чего от тебя требую!" - "Ехать? В нынешнюю ночь? Куда?" - "Сперва в церковь, где мы обвенчаемся, а потом туда, где я живу". - "Как? Без ведома отца моего? Без его благословения?" - "Без его ведома, без его благословения, или я погиб!" - "Боже мой!.. Сердце у меня замерло. Уехать тихонько из дому родительского? Что же будет с батюшкою? Он умрет с горя, и на душе моей останется страшный грех. Милый друг! Для чего нам не броситься к ногам его? О" полюбит тебя, благословит и сам отпустит нас в церковь". "Мы бросимся к ногам его, но через некоторое время. Теперь он не может согласиться на брак наш. Самая жизнь моя будет в опасности, когда меня узнают". - "Когда тебя узнают? Тебя, милого душе моей?.. Боже мой! Как люди злы, если ты говоришь правду! Только я не могу поверить. Скажи мне, как тебя зовут?" - "Алексеем". - "Алексеем? Я всегда любила это имя. Что ж беды, если тебя узнают?" - "Все будет тебе известно, когда ты согласишься сделать меня счастливым. Прелестная, милая Наталья! Время проходит, мне нельзя быть долее с тобою. Чтобы родитель твой, которого я сам люблю и почитаю за добрые дела его, - чтобы родитель твои не сокрушался и не почитал дочери своей погибшею, я напишу к нему письмо и уведомлю, что ты жива и что он может скоро увидеть тебя. Скажи, скажи, чего ты хочешь: жизни моей или смерти?" При сих словах, произнесенных твердым голосом, он встал и смотрел огненными, пламенными глазами на красавицу. "Ты меня спрашиваешь? сказала она с чувствительностью. - Разве я не обещала тебе повиноваться? С самого младенчества привыкла я любить моего родителя, потому что и он любит меня, очень, очень любит (тут Наталья обтерла платком слезы свои, которые одна за другою капали из глаз ее), - тебя знаю недавно, а люблю еще большез как это случилось, не знаю". Алексей обнял ее с новым восхищением, снял золотой перстень с руки своей, надел его на руку Наталье, сказал: "Ты моя!" - и скрылся, как молния. Старушка няня проводила его со двора.