— Ресторан есть, и очень недалеко. За коктейль не ручаюсь, но ваша излюбленная сода-виски найдется.
— Пойдем же.
Трудно сказать, о чем они беседовали в эту лунную ночь, в третьестепенном кабачке «Венеция», но оба разошлись задумчивые, серьезные и, по-видимому, не сговорившиеся. А на другое утро, часов в семь, русский американец опять пришел на дачу «Ширь». Наташа, точно поджидавшая его, быстро сбежала вниз, по лестнице.
— Вот, Наташа, — сказал Герд серьезным, даже, пожалуй, торжественным тоном (и он был бледен), — вот моя куртка, а вот пуговица от нее. Пришей.
Он так и обратился к ней на «ты». И Наташа, точно понимая душу и тайну этого фамилиарного обращения, ответила с готовностью:
— Да. Я это сделаю с удовольствием и очень прочно. А когда она кончила пришивать пуговицу, он положил на стол мокрый мешок и сказал:
— Вот моя утренняя добыча. Здесь двенадцать бычков, которых я нынче утром выудил, а это — убитые мною птицы жербаи. Иди и приготовь мне завтрак. И знай, что все то, что мы с тобою делаем, — это обряд помолвки у краснокожего племени сууксов.
— Я твоя, — так же серьезно ответила Наташа. — Я ждала тебя.
— Знаешь ли ты, что мне тридцать шесть лет?
— Ты прекрасен.
— Подумай, не очень ли я стар для тебя?
— Я тебя люблю, — ответила она и поцеловала его руку. А он поцеловал ее в темя.
А вечером они уехали в железнодорожном вагоне туда, в родную Наташе Рязань, чтобы вступить в христианский брак после языческой помолвки.
(1932)