У меня с нарядами ситуация куда как проще. Это потому что я переезжаю часто, и при каждом переезде радостно выбрасываю все, что с предыдущего переезда не пригодилось.
Ну ладно, ладно, на дне чемодана у меня стыдливо таится пара платьишек на случай, если стриптизершей. Это потому что вот такое надеваешь, смотришь в зеркало, и думаешь, ну как же. Это ж ваще. Ну я ж ваще. Потом складываешь в чемодан и никому не показываешь, потому что на улицу же все равно выйти в этом нельзя, ваще. И пара-тройка специальных джинсов на случай, если мне отрубят ноги по колено. Потому что новенькие же, отличные джинсы, ну и что, что коротки. И пара маечек с кружавчиками на случай, если меня ударят по голове и я получу жесткое сотрясение мозга. В каком помутнении сознания все это приобреталось и почему продолжает со мной путешествовать — загадка женской природы, куда там вашей Моне Лизе. Причем по некоторым позициям я совершенно точно помню, что я это уже выбрасывала. А потом оно ррраз — и снова почему-то оказывается в чемодане.
А чтобы носить, у меня есть на лето две пары шорт — драные и недраные, и две пары джинсов на все остальное время — тоже драные и недраные, и еще штук восемь черных и серых футболок, маек и рубашек.
В конце концов приходится признать, что, кроме жуткого Демона — Непарного Пожирателя Носков и не менее жуткого Демона — Множителя Грязной Посуды (не может же она плодиться в раковине сама!), я вожу с собой повсюду еще демона-девочку. Она неровно дышит к бусикам, помадам и шмоткам. И все, однажды выброшенное или кому-то отданное, она сквозь черную дыру в пространстве чемодана легким движением склизкой руки извлекает и аккуратно складывает обратно. Она хозяйственна и не потерпит разбазаривания.
Наверное, когда я сплю, она выбирается из чемодана и устраивает перед зеркалом показы мод. Ей аплодируют тот, что с носками, и тот чувак, который насчет посуды. Но она самодостаточна и горда, она смотрит в прекрасное отражение и вздыхает. Мир несовершенен, а чемодан мал. Вот бы еще такую юбочку ультра-мини и красные бусики под цвет ее глаз. Потом наклоняется надо мной, спящей, и нашептывает в сомнамбулическое ухо программу действий. Нет, она не привереда и не шмоточница. Только самое необходимое!
Комментарии за кадром
БАСЯ: Шкаф существует для того, чтобы лежать на полке. Мягко, тепло, уютно. Идеально! Кстати, давно хотела тебе сказать, прекрати наконец закрывать дверцы! Ты вообще в курсе, что у меня — лапки?
О внезапных собаченьках
В Люсиной квартире никогда не знаешь, кого повстречаешь с утра в коридоре. Вот однажды, например, я вышла утром заспанная еще, открыла дверь, а на меня радостно прыгнул гималайский медведь. Зашла я задом обратно, закрыла дверь, подумала. Нет, ну понятно, я с утра не особо свежа, мне еще и не то привидится, до кофе-то. Открыла дверь снова, гималайский медведь там. Привязан у меня под дверью, машет огромной башкой, стучит хвостом по полу. Под медведем прыгают таксы, очень счастливые, по ним сразу видно: медведь – женщина, и она хороша.
Медведь-женщина оказался метисом ретривера, черным с белым пятнышком на груди, мохнатым и восхитительным. Примерно 35 килограммов жизнелюбия и обаяния. Люся повстречала гималайского медведя еще вечером на прогулке с собаками. Сразу было ясно, что медведь – потеряшка, очень уж ручной и круглобокий. Она оставила ему большую миску с кормом и пожелала найтись скорее. А наутро встретила на том же месте. Стало ясно, что с медведем надо что-то делать.
В общем, Люся, недолго думая, привела гималайского медведя домой и стала искать его хозяев. Хозяева скоро нашлись. Оказалось, они из соседнего городка, приехали в гости и забыли закрыть калитку, а собака от большого ума ушла и не нашла дороги обратно. Да, такие собаки бывают. Гималайского медведя звали Лиза. Лиза всегда была готова уронить вас на пол или хотя бы обнять за талию, такая собака.
Потом за Лизой приехала хозяйка, страшно благодарила Люсю и одаривала конфетами.
Жизнь такса Джоуля снова разделилась на «до» и «после». Ну да, в его жизни уже была Большая Любовь (в прямом смысле большая) – псинолошадь Берта. Но с тех пор утекло много воды, Джоуль залечил израненное сердце, и вот, наконец, оказался снова готов полюбить. И вновь его разлучили с Ней.
Джоуль, кстати, всегда точно знал, что собачий рай находится у меня в комнате. Во-первых, ему доподлинно было известно, что я утаивала там от него котиков. Во-вторых, я иногда приходила из зоомагазина и пахла тамошней таксой Джиной, а то и вовсе той-терьером Элеонорой. Поэтому Джоуль всерьез подозревал, что маленьких собачек я коварно тоже в комнате утаиваю. А однажды я еще сделала страшное, запекла в духовке утку, от которой Джоулю напрочь снесло голову, он вел себя, как уточный наркоман. И с тех пор он подозревал, что удивительных качеств печеных птичек я тоже у себя таю и не даю длинному песику.