Выбрать главу
11

Он поднялся с матраца, распахнул дверь, вышел в коридор.

Комната Петра Ослякова находилась прямо напротив. Клятов постучал негромко, но настойчиво. Овен откликнулся немедленно, словно ждал:

— Открыто, сосед! Заруливай, не топчись на холоде!

Александр Терентьевич вошел. Осляков в одних трусах сидел перед трюмо и сосредоточенно прореживал себе брови.

— Тебе чего — портвешка или покрепче? — спросил он, не оборачиваясь.

— Мне нужна бритва, — сказал Александр Терентьевич.

Пальцы Ослякова замерли в незаконченном щипковом движении. Петр посмотрел на Клятова внимательным взглядом.

— Бритва? — переспросил он холодно. — Зачем?

— Я хочу побриться, — сдержанно объяснил Клятов.

— Это ночью-то? Ты что, сосед?

— Не спится, — пожал плечами Александр Терентьевич и внезапно осознал, что к нему возвращается давно утраченное чувство собственного достоинства. Надо же с чего-то начинать, правда?

— Начинать — что? — Петр Осляков встал и заложил пальцы за резинку трусов.

— Начинать с нуля, — спокойно ответил тот. — Я о новой жизни говорю. Я, как-никак, человеком был когда-то. Вот и собираюсь для начала побриться.

Апрель, находясь в очевидном раздражении, прошелся взад-вперед по комнате.

— Завязать надумал, что ли? — спросил он напряженно. — С чего это вдруг?

— Если бритвы нет, то я пойду, — Александр Терентьевич не счел нужным отвечать. — Извините, что потревожил в столь поздний час…

— Притормози, — Осляков через силу улыбнулся. — Будет тебе бритва.

Он присел на корточки перед трюмо, распахнул дверцы. Клятов стоял и следил, как перемещаются лопатки Ослякова, движимые мощными гормональными мышцами. Апрель, раздраженно погремев невидимой железной дребеденью, вынул пачку лезвий и станок. Александр Терентьевич прикрыл глаза. Картина, увиденная внутренним зрением, разила наповал несмышленышей типа Босха. Тягомотный, не желающий распускаться ясень целит в глаза острыми перстами до чего же тяжел на подъем. Безобидные кроткие липы, которые покажут такое унтерденлинден, что только держись. Рябина цвета юшки. Пятерня каштана, готовая к затрещине. Легион желудей. Сережки ив, готовые обнаружить свою гусеничную, личиночную суть. Тополиный пух — всепроникающий, не знающий границ десант. Томительный жасмин. Полуигрушечный барбарис, забывшийся в предвкушении опасных забав. Загадочный сирый подорожник, присыпанный мудрой придорожной перхотью. Яблони, цветущие на снегу — вопреки законам природы. Вкрадчивая жуткая сирень с удушливым цветом. Обманчиво нежные лиственницы, готовые склониться и обезвредить. Пленительная черемуха с предельно допустимым содержанием зарина. Благородная молчаливая туя. Высокомерный кипарис. Декоративные, голубой ориентации елки, застывшие в притворной, ядовитой неподвижности. Бестолково растопыренные клены, готовые кинуться, куда прикажут. Хрестоматийные березы, продавшиеся, едва сменился ветер, западным брутальным ферфлюхтам.

Петр Осляков легонько тронул Александра Терентьевича за плечо.

— Никак ты, герой, сомлел?

Клятов очнулся.

— Самую малость, — признался он с неподъемной, вымученной застенчивостью.

— Смотри, не покалечься! — с улыбкой от уха до уха, Овен протянул ему бритвенные принадлежности. — Советую употребить пару капель, чтоб руки не дрожали.

"Может, и правда?" — подумал Александр Терентьевич. И тут же весь его организм, от кончиков волос до грязных кромок ногтей, возжелал подношения, преобразившись в зачумленную фабрику по переработке коварных ядов.

— Нет, — вымолвил он еле слышным голосом, и этим отказом сразу поставил себя в один ряд с мучениками различных религий и ересей. — Огромное вам спасибо. Кстати вот…

Клятову пришло в голову, что в нынешнем своем костюме он, пусть даже гладко выбритый и надушенный, не сможет произвести на нормальное общество хорошего впечатления. Нужна новая одежда…галстук, костюм, ботинки…Он едва не попросил Ослякова поспособствовать в обмене долларов, но вовремя вспомнил, что национальных купюр ему должно хватить благодаря оборотистому Андрееву.

— Что? — спросил Осляков и мгновенно напрягся.

— Ничего, ничего, — Александр Терентьевич не без труда вписался в дверной проем. — Спокойной ночи, и простите за беспокойство.

Он захлопнул дверь, повернулся и столкнулся с Неокесарийским, который направлялся в туалет, освещая себе дорогу фонариком.

— Отчего же вы не спите? — удивился Рак и ослепил Александра Терентьевича пытливым световым лучом.

— Грехи не пускают, — Клятов нервно усмехнулся. К нему вернулась способность острить. — Как у вас с предстательной железой? — спросил он неожиданно.

Неокесарийский смешался.

— Дело стариковское, — пробормотал он смущенно. — Вот, иду…

— Ну-ну, — Клятов обнаружил в себе непривычную наглость. — Идите, размочитесь. Только хрен у вас что выйдет! — он перешел на визг. — Решили голыми руками взять? Вот вам! — он сделал неприличный жест. — Так дупло прочищу, что мало не покажется…хоть ты и дерево сто тысяч раз…

— Позвольте. Александр Терентьевич, — взволнованный Неокесарийский попытался что-то возразить, но Клятов его уже не слушал. Он перешел на скачкообразную поступь и, очутившись в сиротской комнате, без сил повалился на истомившийся без тела матрац. С опустошением в душе, с холодным яростным огнем в глазах лежал он без сна, сжимая в кулаке станок и пачку «жиллетовских» лезвий.

12

…На другой день он приобрел костюм.

Добротный, высокого суконного качества — плотной ткани, в мельчайшую английскую клетку. Побрился. Навел лоск. Пообещал себе не пить.

"Я же врач, — не уставал он сам себе повторять. — Я — экспериментатор. Первопроходец. Я уничтожу эту шайку. Время разбрасывать камни, и время сдавать посуду".

Прошло еще два трезвых, безупречных дня, и с ним перестали здороваться.

А ночью явились опять — теперь уже несколько.

Пришел Андреев, пришел Кремезной, притащилась благообразная Скорпионша — и, разумеется, Юля в сопровождении Игоря, а также обязательная Гортензия Гермогеновна.

— Напрасные старания, — вздохнул Андреев и снял с себя брюки. — Мы все равно вас не покинем. Разве вы не знаете, что никогда нельзя встречаться с внутренними демонами лицом к лицу? Взаимное опознание гибельно. Узрев нас однажды воочию, вы никуда не сможете деться. Демон, как известно, достаточно безобиден, пока он неосознанно присутствует в чужом материальном теле. Стоит ему только уловить бодрящий запах понимания… противостояния…мельчайший…Нигде не будет вам убежища, ни в чем не будет поблажки…

Он снова вздохнул, прыгнул и довольно профессионально заключил горло Александра Терентьевича в замок. Тот попытался высвободиться, но неистовые команды, сообщенные мозгом рукам и ногам, обернулись напрасной фантазией. Андреев высунул язык размером с добрую стельку и осторожно лизнул аккуратную ямку, что размещается под затылочной костью.

— По праву старшинства, — сказал Андреев и галантно предложил Гортензии Гермогеновне приблизиться. — Вкушайте — во имя настоящих и грядущих зеленых насаждений.

Кремезной (совершенно неожиданный для академика и теоретика поступок) хрипло затянул песню онтов — людей-деревьев из эпопеи Джона Толкиена.

"Образованный человек", — мелькнуло в голове у Клятова, и тут же резиновые губы Девы присосались к его позвоночнику. Руки Гортензии метнулись к паху Александра Терентьевича.

— Мы посетили вашего покупателя, — сообщил общительный Андреев. Кажется, его звали Пендалем?

Александр Терентьевич, которому мнилось, будто он стал полностью прозрачным, ничего не сказал.

— Он умер, — Андреев вздернул гигантские южные брови. — Он захотел кутнуть, отключился и умер. Там побывала Солодовникова. Сами понимаете: с конкретными людьми — конкретный, майский, земной разговор. Ему не повезло он не испытал прелести удушения живейшей, сладостной лозой…Да, не каждому суждено дожить до золотого века…