Папа сегодня утром находился в бодром расположении духа. Он сказал:
– Вот бы ты провела эти дни с пользой. Нарисовала что-нибудь, слепила. Тогда по крайней мере сделала бы что-то продуктивное. – Он не слышал пустоты между слов. Он не слышал паузы между нот. – Но я знаю, что сегодня ты в школу идешь, – у нас ведь уговор, так?
Уговор. Жизнь с папой – это череда уговоров. Он думал, что я поеду на автобусе в школу, и я и правда еду на автобусе, но не в школу. Я слезла на остановку раньше, чтобы пересесть на другой автобус, как и восемь дней до этого. Я могла бы колоться , или баловаться , или курить . Я могла бы флиртовать после школы с мальчиками, как нормальные девочки. Я могла бы забеременеть. Конечно, все это не оригинально, но зато я бы проводила время с пользой и продуктивно, а это как раз то, чего хочет папа. Сейчас я еду в ратушу.
Я пока не знаю, какое имя выберу. У меня есть еще двадцать минут, чтобы решить. Вместо этого я ловлю свое искаженное отражение в окнах проезжающих машин и думаю о том, как люди тайком бегут в ратушу и женятся, никому не говоря ни слова. Я делаю так же, только я сбегаю сама с собой. С новой мной. Я выйду оттуда с новым именем, но у меня останется то же лицо, и все будут звать меня Сара, но на самом деле я буду той, кем решу стать. Я запутаю администрацию социального обеспечения. Мой номер будет соответствовать другому имени. Я не скажу родителям, какое у меня новое имя. Я даже себе не скажу.
Женщина подходит к остановке и садится рядом со мной. Она говорит «привет», и я говорю «привет», и это тоже ужасно неоригинально. Я смотрю на нее и вижу, что она – это я. Рядом со мной сижу я. Только она выглядит старше, и на лице у нее такое выражение, как будто у нее только что появился щенок: отчасти влюбленность, отчасти усталость – от того, что щенка надо воспитывать. Но влюбленности больше. Она говорит:
– Ты была права насчет слепых зарисовок рук. Только ленивый этого не делал, так?
У меня раньше не бывало галлюцинаций.
Я говорю:
– Ты галлюцинация?
Она говорит, что нет.
Я говорю:
– Ты… это я?
– Да. Я – это ты, – соглашается она. – Через семь лет.
– Мне двадцать три? – спрашиваю я.
– Мне двадцать три. Тебе только шестнадцать.
– Почему ты такая счастливая?
– Я перестала переживать об оригинальности.
Когда подъезжает автобус, она садится в него вместе со мной и, чтобы доказать, что настоящая, останавливается и платит за проезд. В автобусе две Сары. Мы едем в ратушу.
– Мы тайно сбегаем в ратушу, – говорит она.
Я не знаю, что думать. Вот так выглядит тайный побег с новой мной? Поездка в ратушу на автобусе вместе со мной? Как мне обмануть администрацию социального обеспечения при свидетеле? Даже если свидетель – я сама? Я пытаюсь сосредоточиться на именах, которые мне нравятся. Странных именах. Удивительных именах. Я ничего не могу придумать. Я просто смотрю на двадцатитрехлетнюю Сару, и в голове крутится одно имя. Сара. Сара. Сара. Мне не убежать от себя.
Как хочешь
И вот я в автобусе с двадцатитрехлетней Сарой. Мне отсюда никуда не деться. У нее модная стрижка и мелирование. Мои волосы уныло висят длинными тонкими прядями, как и всегда. Это не мешает окружающим смотреть на нас, как будто мы сестры-близнецы. Она комедия, а я трагедия. Даже в этой мысли нет ничего оригинального.
Она говорит:
– Но если серьезно, ты же не будешь менять имя, да?
– Это ты мне скажи, – говорю я.
Она снова улыбается, и меня подмывает велеть ей не улыбаться так часто. У нас совершенно непримечательная улыбка, и это меня раздражает.
– Я все еще Сара, – говорит она.
– А я все еще собираюсь в ратушу, – говорю я.
– Я не против.
– Не хочу, чтобы ты шла со мной.
Она усмехается:
– Ты в принципе пока не можешь сменить имя. Тебе всего шестнадцать.
– Это репетиция, – говорю я.
Она закатывает глаза:
– Ну допустим.
Автобус подъезжает к следующей остановке, и я повторяю:
– Я не хочу, чтобы ты шла со мной.
– Как хочешь, – говорит она.
Она выходит на следующей остановке. Из отъезжающего автобуса я смотрю, как она идет по 12-й улице, и понимаю, что она все еще носит наш любимый зонтик.
Может, у меня крыша едет. Может, она уже съехала, и это я так возвращаюсь к реальности. Может, это экзистенциальный кризис. Я сейчас не смогла бы ответить, есть у моей жизни смысл или нет. Я даже не знаю, живу ли я вообще. В любом случае я еду в ратушу. В любом случае я сменю имя.