– У тебя школа, Сара.
– Может, на выходных.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Может, я съезжу навестить Брюса.
Она смотрит на меня встревоженно. Мы не упоминаем Брюса. Не понимаю, что в нем такого страшного.
Когда домой возвращается папа, я все так же стою на вершине лестницы в темноте. Я молчу, так что он заговаривает первым: «Ох черт, Господи Иисусе, что ты, нафиг, тут делаешь в темноте? Боже! Ты меня до смерти перепугала». Так и говорит.
Фиговая прическа
Я снова на автобусной остановке. Не на той же, что и вчера. В Филадельфии много автобусных остановок.
Вчера я думала о нашей поездке в Мехико, когда мне было десять. Это был последний раз, когда я видела Брюса. Я не все помню с той поездки. Помню рыбок. Помню еду. Помню обратный полет – мы с папой на креслах спереди, чтобы папа мог вытянуть ноги, мама с Брюсом сзади, через пару рядов, хотя Брюсу тоже ноги мешают. Может, ответ на то, почему Брюс ушел, кроется здесь, в самолете. Может, если я найду десятилетнюю Сару, как меня нашла двадцатитрехлетняя Сара, я смогу ее спросить.
Она в автобусе, сидит на длинном заднем сиденье. Я сажусь рядом с ней.
Я говорю:
– Ты знала, что оригинальных идей не существует?
– Ясно, – говорит она.
– Я хочу придумать оригинальную идею, – говорю я.
Она говорит:
– Мы постоянно придумываем что-то оригинальное. Тот, кто тебе такое сказал, просто козел.
Я раньше страшно много ругалась. Я говорю ей, что она станет меньше ругаться, когда подрастет. Она смеется, как будто я ненастоящая. Вообще-то это она ненастоящая. Я – Сара-доминант. Мне шестнадцать.
Я спрашиваю:
– Ты помнишь поездку в Мехико?
Она вытягивает руку и показывает мне свой загар и плечи с облезлой на солнце кожей:
– Это было месяц назад.
– Помнишь, как ты рисовала на песке, а вода все смывала? – спрашиваю я.
– Да.
– Вот так выглядят оригинальные идеи.
Она некоторое время на меня смотрит, потом хмурится. Я думаю, что она сейчас скажет что-нибудь про Мехико или про то, как песок смывал ее рисунки. Вместо этого она говорит:
– Чего ты волосы не моешь?
– Не груби, – говорю я.
– Я просто не хочу, чтобы у меня тоже была фиговая прическа, – поясняет она.
Я спрашиваю:
– Ты помнишь Брюса? – Это глупый вопрос. Я перефразирую. – Не в смысле, помнишь ли ты его, а в смысле, ты помнишь, он был хороший или не очень? Он вел себя как брат?
– Он классный брат. Он покупает мне мороженое в «Бен и Джерри», когда папа задерживается на работе, – отвечает она. «Бен и Джерри» закрылись триста лет назад. – Погоди, – говорит она, – он что, умер?
– Он не умер, – говорю я.
Она выглядит расстроенной:
– Он еще не вернулся?
– Нет, – говорю я. – Прошло уже шесть лет.
– Помнишь, что он мне сказал в Мехико?
Я не помню, что Брюс сказал в Мехико. Я вдруг чувствую себя ужасно глупо. Как будто я с ума сошла не только из-за того, что сижу рядом с собой в автобусе. У десятилетней Сары веснушки и смуглое лицо. Она, кажется, совсем не против ехать со мной на автобусе, хотя тут все пахнет пердежом. Я не хочу портить ей день. Я даже не знаю, настоящий у нее день или нет. Я даже не знаю, настоящий ли день у меня. Я говорю:
– Можешь повторить, что именно Брюс сказал, чтобы я убедилась, что помню все правильно?
– Он сказал: «Ты всегда можешь приехать жить ко мне. Где бы я ни был». А еще он плакал, – говорит она.
– Я помню, что он плакал, – говорю я. – Но не знаю почему.
– А я знаю, – говорит десятилетняя Сара.
Люди в автобусе думают, что мы с десятилетней Сарой сестры. Они улыбаются, как будто я везу ее на какое-нибудь развивающее мероприятие. Они нами довольны. Они не думают, что мы прогуливаем школу. Они не рассматривают других вариантов. В основном они думают о себе.
Я выхожу из автобуса у художественного музея. Десятилетняя Сара идет за мной.
Мехико – Возраст Десять Лет – Наша Семейная Поездка в Мехико
«Олл-инклюзив». Для десятилетки в этих словах нет особого смысла. Вот что понимает десятилетка: это не похоже на пляж в Нью-Джерси. Вода здесь была другого цвета – очень разного, но в данном конкретном случае – бирюзового. В воде плавали разноцветные рыбки, а не розовые аппликаторы от тампонов и сигаретные окурки. Мама с папой разрешали мне есть сколько угодно чипсов тортилья, даже на завтрак. Всю неделю я питалась в основном кукурузными треугольничками. Мама с папой целыми днями пили фруктовые коктейли и в целом были в хорошем настроении.
Маме было легко оставаться в хорошем настроении в олл-инклюзиве в Мехико. Она медсестра ночной смены. Вахты по двенадцать часов в приемном отделе скорой, от семи до семи. Единственное, что ее немножко раздражало, это солнце, потому что она считала себя почетной вампиршей. У нее много потрясающих рассказов про вампирскую смену. В приемной посреди ночи много чего происходит.