Игорь Адамацкий (1937–2011) зрячим пережил времена «кукурузы», эпохи «зрелого социализма» и «перестройки», пережил как иронист и тонкий наблюдатель, как резонер-теоретик несвободной страны. Он оказывался там, где в обществе ощущался сквознячок независимости и рискованное приближение к ГУЛАГу, став ярким представителем «второй культуры». Свои решения принимал по совести и убеждениям, а социальный статус его определяли наблюдательные органы.
С этого времени Игорь Адамацкий вступил на путь российской интеллигенции новой формации — Валерий Попов назовет ее «интеллигенцией с бицепсами», — из института его изгоняют «в народ». Он увидит мир снизу — из положения грузчика, кочегара, гальваника и пр. И сверху — но глазами не «партии и правительства», а культуры, прежде всего «большой русской литературы».
Добивается восстановления своих прав на получение высшего образования. С отличием заканчивает филологический факультет и поступает в аспирантуру при Пушкинском Доме. Но в 1970 г. привлекается свидетелем по второму судебному процессу Р. Пименова. Итог: из аспирантуры отчислен дальнейшем в основном он учитель русского языка и литературы в школах, где училась рабочая молодежь…
Познакомились мы случайно: на выставке художников-неофициалов Игорю понравились картины Игоря Иванова. Спросил Юрия Новикова: «Как можно познакомиться с Ивановым?» — «Нет проблем, я завтра с ним встречаюсь». Ивановых много: Новиков привел Адамацкого ко мне. Впервые от меня он услышал, что есть журналы самиздата, а я узнал, что предо мной писатель. Осталось только узнать, «свой человек» или нет. Обмениваемся «визитными карточками»: «О! Вы тоже знакомы с Револьтом Пименовым!..»
Он считал эту встречу счастливой. К этому времени Адамацкий написал повести «Натюрморт с женщиной», «И был вечер, и будет утро…» (1970 и 1971), несколько рассказов, но опубликовать не мог ни строчки.
Место Адамацкого в петербургской литературе уникально. Каждое высказывание — лесенка во внутренний мир индивида. Жанр взаимного «допроса» изобретен советскими людьми для безопасного общения.
Я никогда не видел Игоря Алексеевича спорящим, но часто несогласным с выслушанным мнением и оценкой. Он уносил эти несогласия в нору размышлений, которые раздваивались в изложенных на бумаге воображаемых диалогах и в спорах. Автор был по обе стороны конфликтов. Потому его персонажи — и и бомжи — говорят на одном языке.
Это раздвоение социальных и культурных и проявление в поступках разных степеней свободы подталкивало Адамацкого к портретированию современников. Это привело его к аналитическим выводам, которые он изложил в работе «Извращение личности» — о трансформации личности при адаптации ее к существующему обществу…
На первом собрании литературного Клуба-81 я предложил избрать Игоря Алексеевича как человека, не принадлежащего к какому-либо сложившемуся кружку литераторов, председателем. И как председатель он стал незаменимым ходоком по клубным проблемам. Из одного его выступления на отчетно-выборном собрании: «За минувший год клуб занимался утрясанием отношений: с жилконторой, с фондом, литфондом, с Союзом писателей, райкомом партии, обкомом партии, райжилуправлением, пожарной инспекцией, Ленгазом, райисполкомом и т. п.». Он отправлялся на обход контор, как на дуэль, спортивное соревнование, как дрессировщик на тренинг упрямых медведей. Невысокого роста, но с внушительным баритоном, умением держаться в любой ситуации, он мог посвятить райжилуправление в условия существования гениальных литераторов, невинно страдающих от отсутствия воды или газа, сломанных дверей или сгнившего пола.