Чьи-то руки обхватили девушку за плечи, к ней наклонилась женщина, некрасивая, но ещё не старая, старомодно одетая и нелепо причёсанная.
— Пойдём, дорогая, — торопливым, скачущим голосом забормотала она. — Тебе нужно отдохнуть с дороги. Я покажу комнату.
— Красивая, — негромко заметил Хин, когда дверь на первую половину закрылась.
Воины уана Каогре и стражники крепости вместе суетились, распрягая динозавров и выгружая поклажу. Уан неслышной тенью выплыл из-за деревьев, молодой мужчина последовал за ним. Постепенно стихли шум, стук и резкий говор — только листья перешёптывались с ветром. У беседки наследник остановился, провёл рукой по извивам тонкой каменной колонны.
— Она тебе не понравилась, — заключил он.
— Потому что я молчу? — заинтересовался Келеф.
— Наверное, — человек прошёл в беседку и сел, не сводя вопрошающего взгляда с Сил'ан.
— Я молчу потому, что сейчас мне хочется слушать, — он повернулся к Хину спиной, посмотрел вверх. — У неё плохая кровь. Ваши детёныши не доживут до совершеннолетия или окажутся ущербными. Выход есть: поработать с линиями плода. Тебе придётся тяжело, юный герой.
— А Гебье, Вазузу или Данастос могут помочь?
Келеф коротко рассмеялся:
— Дикое предположение. Даже у тебя времени — всего неделя после зачатия.
Хин нахмурился:
— Дети, — пробормотал он. — Я даже не думал о них. Я не хочу детей.
Сил'ан оглянулся:
— Надо же, — он улыбчиво прищурил глаза. — Как мы похожи.
Человек изумлённо моргнул, в точности как твари.
— Я отказался передать свой поток, — объяснил Келеф, поворачиваясь к беседке боком. — Почему? Не хотел, чтобы какие-то создания, не важно кто они, тянули из меня жизнь. Да, я для того рождён, можно даже сказать предназначен, и не воображаю себя аадъё или высшим существом, не презираю и не смеюсь над теми, кто поступил как должно. Более того, я не раз им завидовал за годы здесь. То, что со мной не так, нельзя отследить и поправить. Я, как оказалось, готов умереть или жить в изгнании, но не представить своё тело, и физическое, и духовное, грудой строительного материала.
Хин негромко хмыкнул:
— Выходит, это и есть твоё ужасное преступление?
Келеф не услышал вопроса. Наследник, настороженный его непривычной рассеянностью, внимательней присмотрелся к уану. Выражение оранжевых глаз смягчилось, ресницы не вздрагивали печально, и даже вечно улыбающаяся маска показалась молодому мужчине умиротворённой.
— Ну, признавайся, — озорно улыбнувшись, подтолкнул Хин.
Сил'ан засмеялся, тихо и счастливо:
— Я получил письмо. Кёкьё зовёт меня назад.
— Не понимаю. Ты же всё равно вернулся бы.
Келеф склонил голову к плечу:
— Туда, где меня никто не ждал. Теперь же я возвращаюсь домой.
— О, как здесь всё… просто, — с разочарованием протянула невеста, глядя на голые стены, каменный пол, постель, разложенную на циновке. Но не успела Надани перед ней оправдаться, как девушка оживлённо заулыбалась: — Ну конечно! — воскликнула она. — Мы здесь всё переменим! Вот неужели вам нравится такая запущенность, право слово?
— Нет, — с тёплой материнской интонацией согласилась госпожа Одезри.
— Значит, — невеста широко взмахнула руками, — сюда мы повесим пышно расшитый гобелен. Это скатаем и отдадим слугам, а поставим кровать, какие сейчас модны в Онни. Вы слышали? Нет? — она подбежала к женщине. — Я сейчас расскажу. Большая такая, высокая из резного камня, а на неё сверху пуховые матрасы, в которых можно утонуть, с десяток самых мягких и пушистых шкур, подушки — это такие мешочки, тоже вышитые. Ковёр — просто обязательно, чтобы бегать босыми ногами, как по траве. На окна — драпировки, а то Солнце будет заглядывать, они же видите куда выходят — почитай на самый восход. Так и не понежиться в кровати. Повесим такие штучки — их тоже сейчас из Онни везут, а туда, говорят, из Весны. Представляете, у самих весенов покупаем украшения!
— Какие штучки? — робко спросила Надани, сбитая с толку восторженной болтовнёй.
Девушка просияла, вновь замахала руками:
— Как же: с потолка нити, а на них и камешки, и стёлкышки, и трубочки, и всё это так звенит на ветру, качается, переливается. Средство от скуки, — подражая интонации отца, добавила она. — То вроде просто лежишь и считаешь время, а это крутится такая штучка под потолком, и вот уже мысли заняты. Правда, здорово?
— Конечно, — с достоинством согласилась госпожа Одезри. — Не понимаю, почему никто раньше такие не вешал. Вечно людям нужна указка моды.
— Что в людях ведётся, то и у нас не минётся.
Женщина тряхнула головой:
— Как твоё имя, милая? Я всё никак не спрошу — заговорила ты меня.
— Юллея, — девушка смущённо улыбнулась, подобрала подол и выставила вперёд одну ногу, вытянув носок.
Надани удивлённо посмотрела на неё.
— Теперь среди придворных дам кланяться не принято, — важным тоном заметила невеста, довольная. — Все делают вот так.
Женщина неуклюже повторила за ней. Девушка весело рассмеялась:
— У вас прекрасно получается. Правда же это куда изящней поклонов? А то как будто подражали мужчинам — вот ведь ужас.
— Ты такая образованная, — подивилась Надани. — И на всё-то у тебя своё мнение.
— А как же, — рассмеявшись, пропела невеста, подбежала к окну и выглянула наружу. — Чем я хуже любой девицы из Онни? Отец приглашал учителей. Я и читаю, и пишу, и рисую, и музицирую, и пою.
Женщина задумчиво улыбнулась:
— Никак не дождусь, — тихо поделилась она, — когда, наконец, увижу своего внука.
— Ой, — Юллея прижала руки к груди, — я каждый вечер молюсь небесам, чтобы у меня был весёлый, здоровый ребёночек. Смешной такой карапузик с пухленькими щёчками. И будут у него красивые глазки, как у папочки, и маленькие такие пальчики на ножке — меньше моей ладони. А вырастет он непременно первым красавцем и умничкой.
Надани вздохнула, подошла к ней и обняла:
— Как хорошо, что ты приехала, — прошептала она, зарываясь в пыльные с дороги белые волосы.
Девушка, несмотря на тяжёлое, расшитое нитями драгоценных металлов и речным жемчугом платье, порхала по саду. Оживлённая, сияющая улыбкой, она напоминала Хину солнечный лучик.
— А это дерево как называется? — с неподдельным интересом спрашивала она. — Ой, какая трава! Что это? Посмотри, какие листья! Просто фантазия! Откуда они?
Молодой мужчина поначалу отвечал ей, потом — просто наблюдал за невиданной прежде стремительной яркостью жизни, подобной горной реке в ясный день. Невеста расспрашивала его: бывал ли он в Онни, побеждал ли в настоящем бою, видел ли вблизи мурока — и на все ответы улыбалась с восхищением, столь искренним и сильным, и восторгом столь радостным, что Хин чувствовал, как в груди становится теплее. Никто и никогда не смотрел на него так, будто он оправдал ожидания и даже превзошёл их, а его присутствие рядом — не обуза, но дар и благо.
— Ты был мною доволен? — спросил он Келефа вечером накануне дня свадьбы. — Хоть раз?
Тот лукаво прищурился.
— Нет, ответь, — настойчиво потребовал Хин.
Сил'ан рассмеялся:
— Ведьма не справилась, — сказал он и поплыл прочь.
Человек нахмурился, догнал его:
— Ты о чём?
— Милый герой, — насмешливо начал Келеф, но оборвал себя, ниже наклонил голову. — Ты поймёшь когда-нибудь, — проговорил он уже спокойно. — Но если я скажу сейчас, ты, может быть, меня возненавидишь. Я хочу расстаться без неприязни. Позволишь?
Наследник сглотнул, его черты смягчились:
— Конечно.
— Не ходи за мной, — попросил уан.
— Но…
— Поговорим утром перед церемонией.
Занимался тоскливый и тревожный жёлтый рассвет. Гулко прогрохотала плита у входа, торопливо застучали каблуки по холодному камню пола, к которому жались бледные измученные тени. На втором этаже у лестницы показались ещё помятые со сна пушистые твари. Хин приветственно помахал им рукой, клубки меха пренебрежительно заклекотали и взлетели к потолку.