— Ограничения передвижений продиктованы безопасностью. Без веских причин вас никто насильно здесь не удерживал бы.
— Когда меня выпустят? — не слушая Ингу, спросила я.
— На ближайшие двадцать четыре часа вы не можете покидать пределы резиденции.
Спокойный, ничего не выражающий тон голоса Инги не просто уже раздражал меня, а злил. Что она, что Сергей — будто два робота, прилежно работающих на своего Хозяина. Это отсутствие эмоций в голосе и взгляде Инги больно ударило по моим измученным нервам.
Ноги вмиг стали неприятно ватными, и я снова опустилась на диван, обхватив голову руками.
— Мне жаль, — совсем тихо добавила Инга и через несколько секунд ушла, оставив меня в вакуумной тишине гостиной.
Глава 7.
— А куда она должна была попасть? — донесся до меня совсем тихий шепот.
Если бы в гостиной было шумно, вряд ли я смогла услышать этот вопрос.
— На похороны к отцу, — послышался такой же тихий ответ.
Я неподвижно лежала на диване в гостиной, свернувшись в позу эмбриона. Обхватив себя руками, я тупо смотрела в одну точку, никак не обозначив хотя бы жестом, что слышу, о чем сейчас говорят. Осознав, что меня действительно никто никуда не собирается выпускать, я какое-то время плакала. Затем наступила странная тяжелая пустота.
Эта пустота была везде: в душе, в сердце, в мыслях. Голос разума устало продолжал твердить, что меня здесь заперли не просто так, и я должна смириться с этим. Но не получалось. Я не могла смириться с тем, что так и не попрощалась с отцом. Для меня это было очень важно. У него же кроме меня никого больше и нет. Никого по-настоящему близкого и любящего просто так, а не за что-то. Поэтому именно я должна была стоять рядом, пока его гроб опускали в холодную землю.
Иррациональное чувство вины не просто укололо меня, а согнуло пополам, грозясь в любую секунду разломать. Я не отдавала себе отчета в том, что мой папа мертв и ему уже всё равно: буду я рядом или нет.
В огромном пространстве гостиной я чувствовала себя не только неуютно, но еще и страшно уязвимой. Поэтому мои колени еще плотней притянулись к груди, будто поза эмбриона могла меня хоть как-то защитить. Я решила, что дождусь возвращения Златопольского. Дождусь, а потом потребую объяснений и никуда не уйду, и не отстану пока не услышу что-то вразумительное в ответ.
— Жаль девочку, — снова послышался первый голос и, кажется, в нем зазвучало искреннее сожаление.
Этот голос принадлежал Якову Степановичу, а его собеседницей была Инга.
— Ладно, ты иди, — обратился к ней управляющий домом.
В гостиной снова воцарилась застывшая ватная тишина. Через несколько секунд я услышала неторопливые шаги, еще через мгновение я увидела Якова Степановича. Он медленно сел рядом со мной. Диван был огромным, поэтому такая близость указывала лишь на одно — Яков Степанович хотел со мной поговорить.
— Сейчас вам подадут суп. Вы должны его съесть, — он взглянул на свои наручные часы. — Вы не ели больше пяти часов после пробуждения. Это неправильно.
— Спасибо, но я не хочу, — мой голос звучал совсем тихо и сухо, будто из него некто выпил всю жизнь, все эмоции и их оттенки.
— Это не предложение, а настоятельная рекомендация, — аккуратно объяснил Яков Степанович и переведя взгляд на меня, одним легким движением поправил очки на переносице. — Мне искренне и по-человечески вас жаль. В жестоком мире больших денег действуют не менее жестокие законы. Но вы должны понимать, что, мучая себя, причините вред только себе. Те, кто заинтересован в том, чтобы вас не было на этом свете, только обрадуются, если вы самоликвидируетесь.
Я крепче вжала пальцы в свои рёбра, стремясь превратиться в одну крошечную точку. Может, тогда мне не будет так невыносимо больно?
— Я не знаю причин, по которым господин Златопольский запретил вам покидать резиденцию. Но я точно знаю, что он это сделал неспроста.
— Знаю. Но я должна была быть там, — я медленно приняла сидячее положение и наморщилась оттого, что в голове на миг что-то неприятно запульсировало. Потом всё успокоилось. — Должна была проводить папу.
Прикрыв глаза, я вдавила пальцы в веки, стараясь предотвратить новую истерику и новые слёзы.
— Вы молодая храбрая девочка. Я уверен, что со всем справитесь, — в голосе Якова Степановича скользнула совсем неожиданная для меня ласковая нотка.
Убрав руку от лица, я растерянно посмотрела на управляющего.
— Храбрая? — переспросила я.
— Я много лет здесь работаю и многое успел повидать. Вы поступили очень храбро, не побоявшись обратиться за помощью к тому, с кем многие бояться даже заговорить.