В конце концов, это наша квартира. Я здесь хозяин. И только мне решать, каким будет гнездо, в котором нам с Машей жить.
Поэтому я на диване не остановился. Мне даже понравилось. Я делал то, что никогда не совершал. И почему-то именно это радовало до какого-то совершенно дурацкого «эге-гей!», что звучало в груди, ушах, щекотало солнечное сплетение.
А ещё я заказал обед и ужин. И много продуктов. А чуть позже вышел на улицу и купил цветы. Тюльпаны. Не веник, естественно, а нечто изящное. Я буквально тошнил продавщице, заставляя её переделывать букет.
А потом всё пришло в движение: курьеры доставляли заказы и стало очень шумно.
– Что происходит? – хрипло спросила Машка. Сидела в постели, кутаясь в одеяло. Растрёпанные волосы, сонное милое лицо, голые ноги, что всё равно выглядывали.
Она смотрела на двух парней, что споро собирали купленный мною диван. Апельсиновый. Яркий и радостный. Вот так мне захотелось.
В общем, поспать ей больше не удалось.
Апельсиновый диван Машке понравился. Я видел это по вспыхнувшим глазам.
– Мой! – заявила она радостно, как только парни убрались, и с явным удовольствием погладила диванный апельсиновый бок.
– Твой, – согласился я, но имел в виду вовсе не предмет мебели.
Знаю, это глупо, но мне приятнее было думать, что она говорит это обо мне. Я понимал, что она думает о другом, но кто и когда запрещал фантазировать? Я мог себе позволить воображать, что хочу.
– А это что? – спросила Машка с интересом, разглядывая приобретённые мной вещи.
– Обои. Буду делать ремонт.
Кажется, мне снова удалось её ввести в состояние растерянности.
– Тогда без меня! – тряхнула она тёмно-рыжими кудрями, а затем добавила очень неуверенным голосом: – У меня работа… и вообще…
Кажется, ей очень хотелось. И, наверное, она вряд ли хоть когда-нибудь клеила обои и делала ремонт. Может, потому, что у неё никогда не было собственного жилья. Теперь есть.
– Я сам, – улыбнулся в ответ и пошёл открывать дверь: прибыл наш то ли обед, то ли ужин.
30
Это были чудесные дни, напоенные чем-то особенным. Для меня. Для Маши, наверное, тоже.
– У меня отпуск, – сказала она тем вечером. – Небольшой. Всего неделя.
Тюльпанам обрадовалась. Я видел, как вспыхнули её глаза. И то, как она склонила лицо к полураскрывшимся бутонам и трогала пальцами тугие зеленые стебли, дарило надежду.
Правда, я слегка сдулся, когда тем же вечером она вышла на лоджию и подрезала кончики роз, сменила воду в ведре. Улыбалась и что-то мурлыкала под нос. Будила во мне дикую ревность, но я терпел. Делал вид, что всё так и надо.
Эта неделя – как один миг, когда мир замер и одновременно вертелся с бешеной скоростью, отсчитывая часы и дни, которых было непростительно мало.
За это время я научился просыпаться почти счастливым. Раньше, чем Машка. Она, оказывается, такая соня… А может, просто устала. Ведь отпуск дан именно для того, чтобы отдохнуть? И я старался, чтобы это и в самом деле было время маленького праздника. Готовил завтраки и бегал в булочную на углу за свежей выпечкой. Дарил цветы и оберегал Машкин сон, как верный пёс.
Первые дни она смотрела настороженно. Напряжённая, как струна. Тронь – и порвётся. Не знаю, каким чудом удавалось сдержаться и строить из себя невозмутимого мачо.
Спокойствия я не ощущал. Тоже жил на грани взрыва, когда хочется махнуть рукой и сказать: «А ну его всё к чёрту!», прижать её к себе, зацеловать, залюбить, заставить оттаять.
Но я знал, что этим ничего не решить. Только от меня сейчас зависело, сможет ли моя женщина снова доверять мне. Только от моей выдержки и умения согреть, зависело, оттает ли она, пойдёт ли навстречу, и сможем ли мы наконец-то поговорить, похоронить прошлое и пойти вместе в будущее.
Я был уверен, что смогу. Вселенная считала немного иначе: без конца подбрасывала испытания.
– Они так и будут валяться? – кивнула Маша на обои, что сиротливо жались в углу. Шёл третий день нашего совместного проживания.
Ремонт, как известно, то ещё испытание для всех.