Отрезала, чтобы не было пути назад. Я представляю, что там творилось.
– Ты ни в чём не виноват. Это всё я. А поэтому… ну, так бывает, правда? Я запуталась. И лучше быть честной, чем лгать.
Но она лгала. Я это чувствовал. Может, проще было бы поверить. Но зачем? Все эти самообманы – ловушка. Слабость. Возможность спихнуть собственную ответственность на кого-то другого.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Наташ. Я… не самый лучший мужчина в этой жизни. Однажды ты это поймёшь.
– Ты хороший, Андрей, – тяжело, даже с надрывом, выдохнула она. Судорожно, со слезами, что булькали у неё в горле и носу. И не надо видеть её лицо, чтобы это понять. – Просто ты меня не любил. А я не хочу закрывать на это глаза после того, как поняла. Поэтому тоже будь счастлив. И не мучайся. Я в порядке, у меня всё хорошо. Глупости я делать не собираюсь. У меня институт, всё такое. Всё проходит, пройдёт и это. Просто больше не звони, ладно?
– Хорошо, – прикрыл я глаза и заставил себя прервать разговор.
Лучше не стало. Даже хуже. Она такая искренняя и светлая. Улыбчивая и простая, Наташа. Может, поэтому я обратил на неё внимание.
А ещё потому что волосы у неё стружкой – тугими завитками. Не рыжие, правда, а кофе с корицей. Нос в веснушках. И пахло от неё так же – карамельками, солнцем, радостью.
Кажется, я неосознанно искал в женщинах хоть какую-то схожесть с той, что сидела внутри и отпускать никуда не собиралась. Что бы она мне ни говорила, какие бы слова ни произносили её губы – не важно. Это не освобождало, а лишь закаляло те цепи, что привязывали меня намертво к Машке Черновой.
Моё слабое место. Моя ахиллесова пята. И я не хотел от этого избавляться. Или хотел, но не мог. Разницы нет.
– Ну, что, жених? – зашёл в кабинет отец. – Долго тебя полоскать будет из стороны в сторону? Ты бы хоть мать пожалел. В твоём возрасте уже как бы нужно понимать, что к чему. Да ты ведь у нас всегда разумный был, взрослый, даже в детстве. Что с тобой случилось? Время пошло вспять? Ну, ты бы хоть как-то подготовил её, что ли… А не с порога – трах-бабах! Герой.
И снова это чёрное чувство вины.
– Я постараюсь больше не чудить, – произнёс медленно.
– Да уж постарайся, будь добр. Иди, успокой её хоть немного. И помягче, помягче.
И я встал и пошёл. На кухню, где мама чем-то гремела. Каяться.
В двадцать девять это ой как непросто.
11
В кухне пахло лекарством. Мать бесцельно двигала кастрюли на плите. А может, и не бесцельно, но выглядело это именно так.
– Мам… – обнял её и поцеловал в макушку.
– Уйди с глаз долой! – отмахнулась она от меня и не повернулась.
– Ну, мам, – опустил я лицо и погладил родительницу по плечу.
Мама вздохнула.
– Что с тобой случилось, мой старший и самый разумный сын? Если бы такое отчебучили близнецы, я бы не удивилась. Но ты?! Что с тобой происходит, Андрей?
Сложно. И в двух словах не объяснишь. Да и сказать, по сути, нечего, пока я гоняюсь за призраками. И не понятно, что ещё из всего этого выйдет… Так что зря волновать нашу мамулю я не хотел.
– Так получилось. Это было наше совместное решение. Моё и Наташи.
– Ой, да ладно. А до ресторана, приглашений у вас ума не хватило выработать правильное решение? Именно сейчас нужно было всё разрушить?
– Это ж не спрашивает. И времени не отмеряет. И не заставляй меня думать, что какой-то ресторан тебе дороже сына.
– Да не дороже, Андрей, не дороже! Но тебе двадцать девять!
– Ну, не пятьдесят же девять.
– Тьфу-тьфу-тьфу! – яростно поплевала мать через плечо, постучала по деревянной разделочной доске и посмотрела на меня с ужасом. – Ещё чего не хватало! Я спокойствия хочу, внуков, чтобы все мои дети счастье нашли, семью завели. А куда ни глянь – всё наперекосяк. Дочь вон замуж неудачно сходила. Вы с братьями туда-сюда, как неприкаянные. Что с вами не так? Ведь мы вас хорошо воспитывали! Ценности прививали нужные!
– Счастье, мам, насильно не привьёшь.
Она замирает на миг, а затем вздыхает тяжело.