Когда позвонила бывшая жена, Миша уже пил. Он был в состоянии хрупкого равновесия, когда и трезветь рано, и можно еще позволить себе выпить стопку-другую. Во всей квартире светло, а на душе — погано. Как будто замарался в чем-то, а в чем — сам не знал. Мишиному настроению вторил старый добрый русский рок. Там тоже никого не ждали, как и его всю жизнь.
Где-то в уголке сознания Миша понимал, что свет не спасет, а музыка не отпугнет. Просто заглушит. Лучше всего помогала водка — горьким анестетиком лилась на взбудораженный рассудок. Укрепляла мысль, что показалось. А если не показалось… Эту мысль он заливал водкой, пока в телефоне его распинала Нина. Обещал привезти машинку и не привез. Что теперь ребенку сказать? Что папа пьяный в говно?
— Вот такое я говно, — небрежно согласился Миша и сбросил звонок. — Вы со своей мамашей мне всю жизнь об этом напоминаете.
Он потянулся к бутылке и почувствовал, как кто-то потеребил его за штанину. Даже сквозь алкогольную хмарь Миша подскочил на месте и отшатнулся так, что слетел со стула и грохнулся на пол. Отполз к стене и снова руками закрылся.
— Ты что такое-то, блядь, что ты? Тебе какого хера от меня надо? — с надрывом в голосе заголосил Миша. — Чего ты, блядь, смотришь-то?!
Со стола из опрокинутой бутылки частой капелю полилась водка. Мертвая девочка смотрела внимательно и печально. А платье у нее другое было — светлое, нарядное. Как будто праздничное. Вчера она в красном была, Миша это хорошо запомнил.
— Останови его, — сказала она то ли вслух, то ли в его голове.
— Да кого?! Кого я должен остановить?
— Ты его вчера видел.
Она вздохнула — Миша в ледяном оцепенении увидел, как поднялись и опустились маленькие плечики в белых кружевах. А потом девочка просто исчезла. Как и вчера.
По столу почти неслышно прокатилась и упала бутылка водки. С грохотом разлетелась брызгами стекла и алкоголя. В ноздри ударил резкий запах спирта. Миша, скорчившись, сидел возле стены и тихо скулил, пока по квартире разносились слова про проклятый старый дом.
Отпустило где-то через час. Миша начал вспомнить, кого он вчера видел. Коллеги не в счет. Он на их рожи каждый день смотрел. Да и чего они могут? Только на рабочей кухоньке чаи погонять, кости кому-нибудь перемыть — это про них. Про маньяков, конечно, тоже бывает, что семья до последнего про них не догадывается. Но тут Миша был уверен. Кто еще? Ну был какой-то малолетний дебил на пердящей “приоре”. Чуть не посадил его на капот на пешеходном переходе. Обматерили друг друга и разошлись. В автобусе тоже ничего необычного. Тот же серый пустырь — его привычный маршрут. Остановка, потом съемная квартира в бетонном муравейнике, который последние полтора года назывался домом. Мимо облезлых высоток и кладбища. Когда с женой разошелся и съехал на съемную квартиру, нашел временный вариант, который потом постоянным стал. На все вопросы, как живется с таким соседством, он всегда шутил, что если сдохнет, нести недалеко. У окраин своя атмосфера, здесь одни склады. заброшки и кустарные автосервисы на каждом шагу. Пока не вылезет какой-нибудь свеженький и наскоро сляпанный ЖК с социальным жильем. В рекламе красиво и доступно. В действительности — дорого, с живописным видом на кладбище и уникальным душком обочины жизни.
Прокручивая вчерашний день и фильтруя его на предмет необычностей, Миша вспомнил невысокого мужчину. Он шел с кладбища с большим пакетом в обеих руках. Только это уже совсем вечером было, когда жена за дочерью приехала. Миша вспомнил, что предложил такси вызывать, Нина как всегда решительно отказалась. Что за женщина — то денег дай, то на одном поле срать не сяду. Он пошел только из-за Гели. Дочь попросила проводить. Когда возвращался домой, увидел странного мужика, который что-то тащил с кладбища. Он еще подумал, что, наверное, венок спер. Может, это про него? Больше не про кого. Все остальное никак не выбивалось из обычной серой Мишиной жизни на такой же серой окраине.
Миша наскоро оделся и пошел на улицу. Даже окончательно протрезвел, пока шел по легкому морозцу. На кладбище, конечно же, все уже было закрыто. Попался только местный сторож с таким же алкогольным запахом, как от него самого. Но он никого не видел. За пятисотку начал припоминать — замечал такого пару раз. Венки ворует. Сторож развел руками и вдумчиво сообщил, что жизнь такая. И весь местный бизнес такой же — соберут со старых могил цветы и все остальное, отмоют и заново продают. Ну а что? Дороги, значит, из старых памятников делать можно, а чем они хуже?