Мы все чокаемся за девичник и залпом выпиваем. Я отказываюсь – лимончелло не мой напиток, я больше по виски. Но даже просто быть частью этой компании – уже кайф. Мэгги была права. Мне нужно было выйти в люди и познакомиться с кем-то новым.
Пару раз я украдкой поглядываю на бар, надеясь его там увидеть. Но его нет. Мэгги замечает это, наклоняется ко мне и тихо говорит:
– Наверное, в подсобке.
Я делаю невинное лицо и, потягивая воду, спрашиваю:
– Кто?
Она только ухмыляется:
– Ты знаешь кто.
– Никто Уокера не видел? – спрашивает Кэми с другого конца стола, оглядываясь по сторонам.
– Кого? – снова спрашиваю я, делая глоток и стараясь выглядеть невозмутимо. Хотя кого я обманываю? Внутри я уже вся на нервах, и «играю круто» у меня выходит так себе.
– Уокера? – повторяет Кэми. – Ты с ним знакома? Он отец Мак.
Мэгги наклоняет голову и бросает на Кэми выразительный взгляд. Та тут же осекается, будто вспомнила что-то важное, и быстро говорит:
– Забей. Неважно.
Значит, он отец. Срань господня. У него ребенок. Причем школьница, Мэгги как-то упоминала об этом. Он сказал, что не женат, но про ребенка – ни слова. Интересненько.
Я смотрю на Мэгги, а она смотрит прямо перед собой, как будто не хочет встречаться со мной взглядом. Похоже, она и Уокер – действительно близкие друзья, раз даже от меня держит его в секрете.
Кэми оборачивается, когда открывается дверь, и ее глаза тут же сужаются, как только она видит вошедшего мужчину.
– Да вы издеваетесь, – шипит она сквозь зубы.
Следом заходят двое парней помоложе, и один из них сразу подходит к Кэми, обнимает ее за плечи.
– Привет, сестренка.
Похоже, это и есть Олли.
Олли выглядит как мужчина, которому самое место на обложке благотворительного календаря для пожарных. В нем есть та самая легкая, естественная брутальность, как у мужчины, который каждый день таскает тяжелые шланги, карабкается по лестницам и без колебаний бросается в самую гущу событий. Темные волосы – густые, слегка растрепанные, будто он только что взъерошил их пальцами. Кончики чуть закручиваются у шеи, придавая ему почти мальчишеское обаяние. С первого взгляда ясно, что этот парень любит пофлиртовать.
Похоже, мужчины в Бриджер-Фолз – это вообще отдельная, выдающаяся лига. Но взгляд мой все равно прикован только к одному из них.
– Привет, Олли, – бурчит Кэми. – Зачем ты его притащил?
– Не будь грубой, разве так нужно обращаться со своим соседом? – фыркает Олли, отпивая из стакана Поппи. Та подвинулась, освобождая ему место, и он усаживается рядом, почти прижимаясь к ней.
– Он мне не сосед. Он – Сатана во плоти, – с отвращением бросает Кэми, глядя на мужчину, стоящего рядом с ее братом и расплывшегося в самодовольственной ухмылке. Похоже, это и есть тот самый, кто вернулся, чтобы управлять семейным ранчо.
– Кэми, ты выглядишь ослепительно, как всегда, – говорит Джек, тот самый, которого она явно терпеть не может, и бросает в ее сторону поддразнивающую улыбку.
Кэми сверлит его взглядом и делает глоток коктейля:
– Сдохни, Джессоп.
Я фыркаю, не сдержавшись от их перепалки.
– А где твой парень сегодня, Кэми? – спрашивает Джек с ехидной ухмылкой.
– В багажнике. Хочешь к нему? – резко парирует она.
Джек хохочет и качает головой:
– Господи, Кэми...
Джек и Олли подтаскивают стулья и присоединяются к нам, несмотря на то, что Кэми через весь стол швыряет в Джека убийственные взгляды.
Из музыкального автомата играет музыка, в стаканах плещутся напитки, и мне правда хорошо с ними. Я так рада, что все-таки выбралась – девичник плавно перерос в веселый вечер с местными, и я не хочу, чтобы он заканчивался.
Мы с Поппи играем в дартс, и я, как и ожидалось, ужасна в этом. Она дважды легко меня уделывает, а потом переключается на партию с Олли, пока я возвращаюсь за стол.
Разговор плавно уходит в сторону астрологии – Мэгги достает телефон и начинает зачитывать всем вечерние гороскопы. Мы смеемся до слез, особенно когда предсказания попадают в точку.
– А у тебя какой знак? – спрашиваю я у Кэми.
– Предупреждающий, – вставляет Джек, наклоняясь вперед и легко тыкая ее пальцем в нос.
– Отвали, – огрызается Кэми, сверкая глазами. Но Джек только шире улыбается, наслаждаясь ее раздражением.
Я смеюсь над их бесконечными подколками, и вдруг ощущаю, как что-то меняется в воздухе. Оборачиваюсь… и вижу его.
Уокер.
Не сейчас, когда у меня есть прекрасная возможность просто посмотреть на него.
Он стоит так, будто не просто занимает место в пространстве, а подчиняет его себе. Широкоплечий, надежный, спокойный. От него исходит та самая уверенность, которую невозможно сыграть, она врожденная, идущая изнутри. Без глянца, без масок. Только он – весь в мятом дениме и с этим тихим напряжением, которое ощущается даже на расстоянии.
Таким он был и в постели. И от одних только воспоминаний мои бедра невольно сжимаются.
Черная футболка натянута на плечах, словно ткань не выдерживает, стараясь обхватить его грудь, такая твердая, как и кажется на вид. Рукава идеально облегают бицепсы, и когда он поднимает руку, чтобы поправить черную ковбойскую шляпу, сдвинутую на лоб, игнорировать рельеф его рук просто невозможно.
На бедрах – потертые джинсы, точно по телу, подчеркнутые старым кожаным ремнем с потускневшей серебряной пряжкой. Все в нем – настоящий мужчина из прошлого, такой грубый, живой и реальный.
И Господи, эти джинсы. Они сидят на нем как грех, низко на бедрах, и даже дышать становится труднее.
Мой взгляд медленно скользит обратно вверх, впитывая каждую деталь – грубую щетину по линии его челюсти, ровно такую, чтобы добавить мужественности, будто он просто забил на бритье с утра. Будто проснулся, провел рукой по темным, чуть растрепанным волосам, натянул шляпу и вышел из дома, не задумываясь ни на секунду о том, насколько чертовски хорошо он выглядит.
В животе что-то тревожно переворачивается, а тепло, зародившееся в груди, плавно скатывается вниз.
Потому что хорошо – это еще мягко сказано.
Его глаза – теплый, густой ореховый оттенок – поворачиваются ко мне. В них глубина, истории, недосказанность. И когда наши взгляды встречаются, я замираю. На долю секунды забываю, как дышать.
Я помню, какими темными они стали, когда он опустился передо мной на колени, как его пальцы вцепились в мои бедра, как его дыхание касалось моей кожи…
Щеки тут же заливает жар – от воспоминаний, которые слишком отчетливо возвращаются.
Может, это потому что он просто здесь. А может – из-за той самой силы, что исходит от него даже в молчании. Он просто стоит, и этого уже достаточно, чтобы во мне все сжалось.