И от этого нервы снова натягиваются до предела.
Ладони мокрые, гитара скользит в руках, а сердце так бешено колотится, что я чувствую каждый удар в горле. Но когда наконец встречаюсь с ним взглядом, он делает единственное, что способно меня успокоить, – улыбается.
И не просто так.
Медленная, теплая улыбка расползается по его губам, полная одной только гордости. Словно он уже знает: у меня все получится. Словно я не могу ошибиться. Словно я – самое любимое зрелище для него. Словно он гордится мной.
И этого… этого оказывается достаточно, чтобы я смогла вдохнуть поглубже, крепче сжать гитару и поверить, хоть на один короткий миг, что, может быть, он прав.
У нас все получится.
Боже, какой же он спокойный. Всегда такой, черт возьми, уравновешенный, будто ничто в мире не может его выбить из колеи. А я стою здесь, вцепившись в гитару так, будто она собирается меня задушить, когда все, чего мне на самом деле хочется, подойти к нему, прижаться, услышать, как он скажет своим низким, хриплым голосом, что все будет хорошо.
Но я не могу.
Я должна сделать это сама.
Кэми выходит вперед, стучит по микрофону и объявляет меня.
– Привет всем! – улыбается Кэми. – Сегодня нас ждет кое-что особенное. Вайолет – потрясающая певица и автор песен. И сегодня она исполнит для вас несколько своих композиций. Это совершенно новая музыка, которую еще никто не слышал. Не каверы, а ее собственные песни! Я так рада! Давайте поприветствуем нашу Вайолет Уилсон!
Бар взрывается аплодисментами и свистом. У меня дрожат ноги, когда я подхожу к микрофону и сажусь на высокий стул. Я вожусь с гитарой, поправляя ремень, пальцы онемели от того, как крепко я ее сжимаю. Толпа затихает.
Слишком затихает.
Я прочищаю горло, подношу микрофон ближе:
– Эм, всем привет. – Голос дрожит. – Я... э... недавно написала эту песню с одним особенным человеком, и...
В уголке глаза я замечаю движение. Тень поднимается на сцену. Я поворачиваю голову, и вижу его.
Уокер.
Гитара за спиной, а на лице – ленивая, спокойная ухмылка, как будто он все это заранее спланировал.
– Что ты делаешь? – шепчу я, когда он опускается на стул рядом со мной.
Он улыбается шире:
– Пою с тобой.
О
О, боже.
Толпа взрывается аплодисментами, криками, свистом, словно все они только что сорвали главный приз. Потому что Ашер Уайатт – человек, который клялся, что больше никогда не выйдет на сцену, – сейчас стоит здесь, с гитарой в руках, перед залом, который знает его только как Уокера.
Они никогда раньше не видели его таким. Легенду. Чистый талант. Мужчину, который когда-то владел каждой сценой, на которую ступал. Но он все еще здесь. И сегодня, впервые за многие годы, они увидят того самого человека, которого он пытался оставить в прошлом.
Он настраивает струны, потом поворачивается ко мне, его колено задевает мое, и тихо, почти шепотом, говорит:
– Ты не будешь делать это одна, Рыжая.
У меня перехватывает дыхание. Я не понимаю, как он это делает, как всегда умудряется видеть меня насквозь, даже когда я ни слова не говорю. Уокер читает меня, как открытую книгу.
Он смотрит на меня: готова? Я киваю, пальцы ложатся на струны. И мы начинаем играть. Первые аккорды дрожат в колонках, заливая собой все пространство, и в ту же секунду остальной мир исчезает.
Я больше не слышу шума у бара.
Не вижу толпы.
Я вижу только его.
Его глаза встречаются с моими – теплый, понимающий взгляд, и я клянусь, мы будто переносимся в другое место. Туда, где нет стен, нет ожиданий, нет прошлой жизни. Есть только мы. Только этот момент. И я теряюсь в нем. Теряюсь так, что когда наконец вспоминаешь, где находишься и что делаешь, уже не сразу можешь прийти в себя.
Мы поем.
Боже. Это не просто песня. То, как наши голоса сплетаются, как наши тела двигаются в одном ритме, это больше, чем просто музыка. Будто мы всегда были созданы, чтобы петь вместе. Будто сама песня ждала нас, чтобы наконец родиться.
Его голос – низкий, глубокий, обвивает мой, направляет меня, удерживает на месте.
Я наклоняюсь ближе, поворачиваю лицо к нему, и мы вместе поем припев. Его глаза темнеют, голос становится чуть более хриплым, и я клянусь, на один короткий миг мы забываем обо всем. Забываем, что на нас смотрят. Забываем, что это должно было быть всего лишь разовая история. Забываем, что теперь он – хозяин бара, а не та самая легенда кантри, которой когда-то был.
Но то, как он смотрит на меня, когда мы дотягиваем последнюю ноту? Это не взгляд человека, который покончил с музыкой. Это взгляд человека, который вспоминает, кто он есть на самом деле. Человека, который своей музыкой лечил сердца и дарил радость. Настоящего артиста. Музыканта.
Последний аккорд замирает, и бар взрывается аплодисментами. Но мы не двигаемся. Сидим все так же, колено к колену, тяжело дышим, глядя друг на друга, будто только что случайно нашли что-то слишком опасное... И совершенно неизбежное.
Его взгляд падает на мои губы. Я не думаю. Просто тянусь к нему. Он встречает меня на полпути.
И в ту же секунду, как наши губы соприкасаются, зал буквально сходит с ума. Я слышу восторженный визг Мэгги, крик Кэми:
– Наконец-то!
Из глубины зала доносятся свистки и улюлюканье, но все это будто становится фоном. Потому что его рука скользит в мои волосы, пальцы мягко сжимаются у основания черепа, а его рот… Господи, его рот.
Поцелуй – медленный. Глубокий. И он ощущается так хорошо, так правильно, будто он хочет, чтобы я почувствовала, насколько много для него значу. С его прикосновением мое сердце раздувается от счастья так сильно, что кажется, я не выдержу. Я не хочу, чтобы этот момент когда-либо заканчивался.
Когда мы наконец отрываемся друг от друга, я еле дышу. Его большой палец нежно скользит по моей щеке, а взгляд мечется между моими глазами, словно он тоже не может поверить, что все это – по-настоящему.
А потом из первого ряда раздается пронзительный свист, такой, какого я в жизни не слышала, – и Мэгги во весь голос орет:
– Черт побери! Да это было не просто выступление, это было шоу века! Кто-нибудь, запишите это в историю! Мы только что стали свидетелями легенды!
Уокер смеется, тихо стонет и утыкается лбом в мой.
Кэми подхватывает:
– Да забудьте про сборы! На такое шоу можно билеты продавать!
Я качаю головой, широко улыбаясь:
– Они этого никогда не забудут.
Уокер ухмыляется:
– И слава богу.
После этого мир кажется другим. Будто внутри меня что-то треснуло, что-то настоящее, живое, такое, что уже невозможно игнорировать.
Я все еще ощущаю, как голос Уокера переплетается с моим, тепло его колена, прижатого к моему, тяжесть его взгляда, притягивающего меня сильнее любой гравитации. То, как он смотрел на меня, будто я его, было достаточно, чтобы я поверила в это. Пусть всего на несколько минут.