На той самой женщине, что украла мою музыку. Мою карьеру. Мое будущее. На той, что выжгла мою жизнь до тла и оставила меня ни с чем.
И вот теперь она снова тут, врывается в наши жизни, как извращенное привидение, и улыбается. Будто не она сожгла все к чертовой матери.
Ветер шелестит в полях, кони вяло щиплют траву в загоне, а в воздухе – теплый запах сена и свежей земли.
Это место должно бы приносить покой. Должно бы заземлять. Напоминать, что жизнь продолжается, даже когда больно.
Но вместо этого я сижу на заднем крыльце с бокалом вина в руке, а Поппи, взобравшись на шаткий старый стул, пытается повесить гирлянду на балки.
– Если я сейчас навернусь и что-нибудь себе сломаю, – бурчит Поппи, – ты соврешь медикам. Скажешь, что я пострадала не из-за каких-то дурацких гирлянд, а по куда более героичной причине.
Кэми, развалившись в кресле и закинув ботинки на перила, делает ленивый глоток пива:
– А если сказать, что ты упала, отбиваясь от горного льва?
Поппи задумывается:
– Сойдет.
Мэгги, которая только что вышла с крыльца с корзиной горячих булочек, фыркает:
– Я скажу, что ты от него убегала.
Поппи прищуривается:
– Вот это просто предательство.
Мак, свернувшись рядом со мной в кресле и жуя пюре, хохочет:
– Если ты умрешь, та винтажная тачка сразу станет моей, да?
Поппи кидает на нее ледяной взгляд:
– Если я умру, я буду тебя преследовать до конца твоих дней. И вообще, это не винтаж! Это классика.
– Ну-ну. Классика, которая старше пыли.
Я качаю головой и все равно улыбаюсь, несмотря на груз, который до сих пор тянет грудь. Потому что именно они – единственное, что сейчас удерживает меня от того, чтобы окончательно развалиться.
Я правда выдохнула с облегчением, когда Мак и Мэгги приехали пораньше, просто чтобы побыть со мной. Сейчас все кажется ужасным.
Уокер должен быть здесь.
Но его нет.
Потому что он где-то там, разбирается со своим дерьмом, а я не собираюсь сидеть и ждать, пока он решит, достойна ли я того, чтобы за меня бороться.
Я проверяю телефон. Все так же пусто.
Кэми толкает меня носком ботинка в ногу:
– Все еще думаешь о нем?
Я тяжело выдыхаю и ставлю бокал.
– Думаю о том, как он на меня посмотрел… когда обвинил, будто я знала, кто такая Стелла.
Слова Уокера до сих пор давят в груди. Дело было не только в злости. А в том, что он усомнился во мне. Там, где мог бы поверить – он засомневался. Я уже проходила через это. Я видела, как те, кого я любила, уходили… будто я ничто. Смотрела им в спину, когда они решали, что я не стою их доверия. И я клялась себе, что больше никогда так не позволю. Никогда не стану доказывать свою ценность тому, кто и так должен ее видеть. Но вот я снова здесь. Снова объясняюсь. И это больно. Я думала, с ним все по-другому. Может, ошибалась.
Горло сжимается, но я продолжаю:
– Я все понимаю, правда. Его уже предавали. Жестоко. А теперь эта же женщина снова появилась и пытается добить.
– Да, но это не повод сбрасывать тебя под поезд только потому, что у него снова бомбануло, – раздраженно говорит Поппи.
Мэгги вздыхает, стараясь быть мягкой:
– Уокер хороший человек, солнышко.
Я киваю:
– Знаю.
И от этого еще больнее. Потому что рядом с ним я ощущаю себя не той, кем надо быть.
– Но еще он полнейший придурок, – добавляет она.
Я прыскаю, а Мак ухмыляется:
– Ну наконец-то кто-то это озвучил.
Кэми качает головой:
– Это просто бред. Стелла – настоящая змеюка. И Уокер должен был понять, что ты не виновата.
Я тяжело дышу:
– Я ему сказала. Он не поверил.
– Кто-нибудь еще хочет картошки? – спрашивает Мак. – Я пойду себе добавлю.
Мы качаем головами, и она исчезает в доме.
И вот с этим я не могу смириться. Это больнее всего. Это заставляет переживать все заново, смотреть, как человек, которого ты любишь, уходит, потому что решил, что ты не стоишь того, чтобы за тебя бороться.
Кэми шумно выдыхает:
– Эта баба – просто чума.
Поппи подается вперед:
– А что она вообще с тобой сделала?
Я медленно выдыхаю. Грудь будто сдавило:
– Переспала с моим парнем. Украла мой альбом. Использовала меня ради таланта, а когда я ей больше не понадобилась, просто выкинула, уничтожила.
Я сжимаю челюсти.
Кэми подается ближе, в глазах темнеет:
– Когда дьявол не смог до тебя добраться, он прислал вот такую «подружку» – закомплексованную, вечно страдающую жертву, помешанную на мужском внимании, без капли эмпатии, с даром манипулировать и привычкой брать то, что ей захочется. У нее, похоже, это давно в системе.
Поппи присвистывает:
– Блин. Повтори, но помедленнее.
Мэгги моргает:
– Кэми, это было... довольно поэтично.
Кэми пожимает плечами:
– Давно хотелось выговориться.
Мэгги фыркает:
– Но ведь все по делу.
Я опускаю взгляд на руки, медленно выдыхаю:
– Она забрала у меня все.
Кэми толкает меня коленом:
– Не все. Мы у тебя остались.
Что-то острое застревает в горле.
Мэгги тянется и сжимает мою ладонь:
– Я знаю Уокера. Сейчас он, может, и застрял в собственной чертовой голове, но он не позволит ей отнять у него больше ничего. В том числе тебя.
Как же мне хочется в это поверить. Держаться за эту уверенность, за доверие. Но сейчас… я не уверена. И у меня просто нет сил бороться за того, кто не готов бороться за меня.
Я прикусываю губу и смотрю в небо:
– Может быть. А может, и нет. Но я не собираюсь сидеть сложа руки, пока он там разбирается в себе.
Поппи наклоняет голову:
– И что теперь?
Я поеживаюсь в кресле:
– Не знаю.
Кэми вскидывается:
– Знаешь.
Я бросаю на нее взгляд:
– Да ну? Правда?
Она ухмыляется:
– Ты выступишь на ярмарке округа.
Я моргаю:
– Ээээ...
Мэгги хлопает по столу:
– Шоу должно продолжаться, милая. Пусть Уокер увидит, кого он потерял.
Кэми кивает:
– Это лучший способ напомнить себе, кто ты есть на самом деле.
Я колеблюсь.
Мак возвращается за стол с тарелкой и вскидывает бровь:
– Ну что, правда дашь Стелле победить?
Эти слова ударяют, как пощечина. Потому что нет. Черт подери, нет. Я распрямляю плечи:
– Ладно.
Поппи сияет:
– Вот это я понимаю.
Кэми поднимает бутылку пива:
– За Вайолет, за то, что возвращает себе свою чертову карьеру и не дает этой гадюке победить!
Все поднимают тост, смеются, и я смеюсь с ними, качая головой.