– Что сделала?! – почти поперхнувшись M&M’s, выдает Кэми.
Мэгги прижимает руку к груди, будто ей нужно перевести дух, прежде чем вынести такую эмоциональную нагрузку:
– Господи. И что ей было нужно?
Мак довольно ухмыляется, снова облизывая леденец, будто рассказывает лучшую историю в своей жизни:
– Сказала моему папе, что видела видео, а потом заявила, что хочет со мной поговорить.
Я напрягаюсь, внутри сразу поднимается волна защиты:
– Мак…
Она отмахивается:
– Не волнуйся. Я с ней разобралась.
Кэми подается вперед:
– «Разобралась» – это как?
Мак пожимает плечами:
– Сказала, что она всего лишь донор ДНК, и посоветовала ей ползти обратно туда, откуда вылезла.
Тишина. Поппи начинает ржать так громко, что я вздрагиваю. Мэгги ахает, потом хватает лицо Мак в ладони, будто только что стала свидетельницей чуда:
– Детка, да ты не могла…
Кэми поднимает кулак в воздух:
– Ты лучшая! Ты лучшая!
Я фыркаю, пытаясь не рассмеяться, и качаю головой:
– Рада, что ты сказала ей все как есть.
Мак сияет:
– О, я тогда еще не закончила.
Поппи подается вперед на стуле:
– О боже, там есть продолжение?
Мак ухмыляется, как настоящий маленький дьявол:
– Я сказала ей, что это мой папа заплетал мне косы, возил на футбол, покупал прокладки, когда у меня начались месячные, и обнимал, когда мне снились кошмары. Что он был моим родителем. А она – никто.
Тишина. Восхищение.
Мэгги шумно шмыгает носом и вытирает глаза:
– Вот это моя девочка.
Кэми тихо свистит:
– Черт, Мак. Ты ее просто уничтожила.
Я сижу, горло перехватило, сердце будто поднялось до самых глаз.
Мак потягивается, абсолютно не тронутая только что совершенной эмоциональной расправой:
– В общем, она уехала из города.
Я моргаю:
– Подожди. Просто так?
Мак кивает:
– Ага. Но, эм… к сожалению, как только она уехала, в город нагрянули папарацци.
Кэми стонет:
– Что? Где?
Мак показывает в окно:
– Один только что зашел в «Урожай и Мед». Основная толпа тусуется у подъезда к дому папы. И у домика. Следят за всем подряд.
Мэгги стонет:
– Господи, мне тут сладкого чая уже недостаточно. Уокер, наверное, с ума сходит от всего этого.
Мак пожимает плечами:
– Они все время спрашивают про Вайолет.
Я хмурюсь:
– Но они же не знают, где я?
Мак ухмыляется:
– Ага. Ты в безопасности у Кэми, ни одного папарацци.
Поппи выглядывает наружу:
– Эм, не хочу портить тебе настроение, но, похоже, нас все-таки нашли.
Мы все одновременно поворачиваем головы к окну. Через дорогу, в «Урожае и Меде», двое мужиков с камерами делают вид, что едят сэндвичи, а сами зумят объективами на «Сапоги и Челки».
Мак с преувеличенным вздохом:
– Они как муравьи. Расползлись по всему городу.
Кэми прищуривается:
– А если мы случайно прольем на них напиток? Ну, вдруг.
Поппи ухмыляется:
– Мне нравится, как ты мыслишь.
Мэгги встает, разглаживая блузку:
– Я разберусь.
Мы все смотрим на нее в полном молчании.
Мак расплывается в улыбке:
– Сейчас будет настоящее бриджер-фолзское гостеприимство, да?
Поппи кивает:
– Как думаешь, она «пожелает им благословений» или пригрозит убить?
Кэми делает глоток из стакана:
– Честно? И то, и другое.
Я наблюдаю, как Мэгги с высоко поднятой головой и прямой спиной выходит за дверь, будто идет на спецзадание. И впервые за долгое время я смеюсь. Потому что да, мне хреново. Потому что я безумно скучаю по Уокеру.
Но этот город? Эти люди?
Они не дадут мне развалиться.
Так или иначе.
Я выхожу на сцену, и на мгновение свет бьет прямо в глаза, а шум толпы оказывается куда громче, чем я ожидала. Сверху видно колесо обозрения, аттракционы, людей, смеющихся и веселящихся. Повсюду палатки, ярмарочные лавки, флажки и гирлянды, колышущиеся на ветру. Мир продолжает жить, а меня почти накрывает волнение. Я изо всех сил стараюсь не поддаться. Я знаю, ради чего выхожу – ради Кэми.
Передо мной – море лиц. Какие-то знакомые, какие-то нет, но все они пришли не ради меня. А ради чего-то большего. Бриджер-Фолз будто преобразился для этой ярмарки,она проходит чуть за городом, и сюда съехались люди со всего округа. Обычно я обожаю это время года.
Но только не сейчас. Не тогда, когда у меня болит сердце.
Я здесь ради Кэми. Ради «Уайлдер Ранчо» – места, в которое она вложила душу, земли, за которую боролась ночами напролет, не сомкнув глаз.
Я сжимаю микрофон, прочищаю горло, пытаясь справиться с тяжестью в груди.
– Вау, – говорю я, оглядывая толпу. Голос дрожит, но звучит уверенно. – Это… это невероятно. Прежде всего, хочу сказать спасибо. Спасибо, что пришли. Что поддержали наше сообщество. Что в который раз доказали – Бриджер-Фолз особенный.
Толпа отзывается одобрительным гулом и аплодисментами.
Я бросаю взгляд на Кэми. Она стоит сбоку, скрестив руки, и моргает слишком часто, как будто изо всех сил старается не заплакать.
– Ранчо Уайлдер – это не просто ранчо, – продолжаю я. – Это место с историей. С воспоминаниями. С мечтами. А у Кэми их много. Больших, красивых идей о том, как сделать это место полезным для всех. Где дети смогут кататься верхом, где семьи будут собираться вместе, а жизнь наконец-то замедлится настолько, чтобы напомнить, что действительно важно.
Аплодисменты становятся громче.
Кэми шумно шмыгает носом и показывает мне средний палец с края сцены, и я смеюсь:
– Она меня убьет за всю эту сентиментальность, так что... замолкаю и начинаю петь.
Я глубоко вдыхаю, и врываюсь в первую песню. И какое-то время, пусть даже совсем недолго – мне хорошо. Я рассказываю истории, связанные с песнями, смеюсь вместе с залом, ловлю взгляды, вижу, как люди откликаются на слова. И на миг, всего на один крошечный миг, забываю, что мое сердце будто разорвано надвое.
Но потом… Приходит время для последней.
Я вдыхаю. Горло сжимается. Я уже знаю, чем все закончится. Надо было вычеркнуть эту песню из сет-листа. Надо было выбрать что-то другое. Но именно эту мы написали вместе. И даже если она меня сломает еще больше, я должна ее спеть.
– Ладно, следующая песня для меня особенная. Возможно, вы видели видео, где она звучала. В общем... надеюсь, она вам понравится. Для меня она многое значит, – говорю я, делая вид, что могу дышать. Хотя на самом деле мне изо всех сил приходится сдерживаться, чтобы не заплакать.
Первые аккорды звучат, и я буквально чувствую, как они ударяют в грудную клетку. Толпа замолкает, над нами опускается тишина – тяжелая, как покрывало. Я начинаю петь.