– Уокер, милый, ты ведешь себя так, будто купил кольцо для помолвки, а не лошадь.
Мак тут же вскидывается:
– Подожди. А кольцо есть?
Илай скрещивает руки и ухмыляется:
– Ну, если ты даришь ей лошадь, кольцо явно не за горами.
Кэролайн кивает:
– Логичный следующий шаг.
Я стону и провожу ладонью по лицу.
– Клянусь, вы – худшие.
Мэгги отмахивается:
– Не ной. Где Вайолет? Я хочу увидеть ее лицо.
Я бросаю взгляд в сторону дома. В груди начинает подкатывать нервозность. Вайолет сейчас внутри, с Поппи и Кэми, и даже не подозревает, что я вот-вот выведу ее на улицу и подарю, блядь, лошадь.
И чем больше я об этом думаю, тем больше это похоже на полный бред. Может, стоило начать с чего-то попроще? Типа, не знаю… хорошего седла? Поздно.
Я киваю Мак:
– Зови ее.
Она улыбается, будто уже затевает что-то непослушное, и срывается с места к дому.
Я поправляю шляпу, глубоко вдыхаю и похлопываю Шторми по шее:
– Ну давай, девочка. Постарайся ей понравиться.
Шторми хлопает ресницами и смотрит на меня с полной апатией. Ну и поболтали.
Как только Вайолет выходит на улицу и видит Шторми, она замирает. Рот приоткрыт, глаза, как блюдца. Потом она медленно поворачивается ко мне.
– Уокер, – говорит подозрительно спокойным тоном, – чья это лошадь?
Мэгги громко фыркает:
– Обожаю уже сейчас.
Я неловко кашляю, переминаюсь с ноги на ногу.
– Твоя.
Вайолет моргает.
– Моя?
Я киваю:
– Ее зовут Шторми. Я подумал, тебе стоит иметь свою лошадь.
Она так долго смотрит на меня, не двигаясь, что я уже начинаю паниковать, вдруг я ее сломал?
Мак наклоняется к Поппи:
– Либо она сейчас расплачется, либо прикончит его.
Поппи согласно кивает:
– Пятьдесят на пятьдесят.
Кэми отпивает из бокала:
– Обожаю рисковые ставки.
Наконец Вайолет приходит в себя, делает шаг вперед и протягивает руку к морде Шторми. Кобыла осторожно тычется ей в ладонь, будто с самого начала знала, что принадлежит ей.
Вайолет резко вдыхает, глаза блестят от чувств:
– Ты правда подарил мне лошадь? – шепчет она.
Я чешу затылок, чувствуя себя чертовски неловко:
– Ага, Рыжая. Подумал, тебе стоит обзавестись своей, чтобы мы могли кататься все вместе.
Мэгги хлопает в ладоши:
– Господи, обожаю хорошую романтику.
Илай ухмыляется:
– Ну что, когда свадьба?
Вайолет резко разворачивается:
– Господи, папа! Можно хоть один день прожить без того, чтобы вы планировали мою жизнь, будто я персонаж из Hallmark?
Кэролайн тихо смеется:
– Ну, дорогая, если сапоги подошли...
Мак ахает и тут же тянется за телефоном:
– О БОЖЕ. Это должно стать песней! Как твой официальный пиарщик, я это записываю.
Я стону.
Вайолет уже смеется, качает головой и поворачивается ко мне:
– Ты правда купил мне лошадь, – повторяет, будто до сих пор не верит.
Я пожимаю плечами, наблюдая, как она гладит Шторми по шее, вся сияет от счастья.
– Ты ее любишь? – спрашиваю вроде бы спокойно, но сердце колотится так, что уши звенят.
Она поднимает на меня взгляд, такая нежная, такая светлая улыбка, что у меня перехватывает дыхание.
– Я люблю тебя, – просто говорит она. – И ее.
И прямо там, на глазах у Мэгги, Мак, Поппи, Кэми, Илая и Кэролайн, она обвивает руками мою шею и целует меня так, будто все на свете не имеет значения, кроме этого момента.
Кэролайн театрально ахает:
– О господи, мое сердце.
Мак уже наводит камеру:
– Интернет сейчас просто сгорит.
Мэгги орет:
– Надень уже кольцо, придурок!
Кэролайн мечтательно вздыхает:
– Обожаю счастливые финалы.
Поппи качает головой:
– А это еще не финал. Я лично жду роскошного предложения.
Кэми довольно улыбается:
– Обязательно с пафосом.
Вайолет отстраняется, задыхаясь от смеха, с лукавой улыбкой на губах, почти касаясь моих.
– Нам бы новых друзей, – бормочу я.
Она хихикает, проводя пальцами по моей челюсти:
– Неа. Без них нам было бы скучно.
Я обнимаю ее, прижимаю ближе.
Она закатывает глаза:
– Ладно. Но если ты еще раз притащишь двадцать четыре козы, мы серьезно поговорим.
Я ухмыляюсь:
– Черт. Придется отменить следующий сюрприз.
Вайолет смеется, качая головой, и я снова ее целую. Потому что, может, Шторми – лучший подарок, что я когда-либо ей делал. Но она, лучший подарок, что когда-либо был у меня.
Глава 40
Вайолет
Я накосячила. Жестко.
Думала, писать песни с Уокером и запускать вместе лейбл, это будет что-то продуктивное, творческое, вдохновляющее.
Ага, щас.
На деле все свелось к тому, что этот идиот отвлекает меня своей дико привлекательной мордашкой и еще более дико сексуальным телом. Сегодня вечером он вообще нацепил очки в черной оправе. Очки. Как, блядь, мне сосредоточиться, когда он выглядит вот так? Он чертовски хорош.
Мы торчим у него в хижине уже больше часа, блокноты раскрыты, гитары ждут, но на листах до сих пор ничего, кроме бессвязного бреда, который точно никогда не станет песней.
И это все. Его. Блин. Вина.
Уокер сидит напротив меня на диване, с гитарой на колене, одну ногу закинул на кофейный столик, как будто у него нет дел поважнее.
Я сверлю его взглядом.
– Это худшая сессия по написанию песен в моей жизни.
Он приподнимает бровь:
– Не знаю, Рыжая. Последняя строчка у тебя была неплохая.
Я фыркаю:
– Уокер, я сказала: «Мне нравится, как ты выглядишь в джинсах, и твоя тачка вроде ничего».
Он кивает с самым серьезным видом:
– Кантри-радио обожает джинсы и тачки. Думаю, ты на правильном пути.
Я со злостью швыряю блокнот на стол, с таким шумом, будто это трагедия века.
– Я не могу работать в таких условиях.
Уокер усмехается, откладывает гитару в сторону и подается вперед, опираясь локтями на колени:
– В каких это интересно?
Я размахиваю руками, как ненормальная:
– Ты! Ты отвлекаешь. Ты невыносим. И ты слишком, блин, привлекательный, чтобы я могла сосредоточиться хоть на одном слове.
Он смеется, проводя ладонью по щетине:
– То есть, ты считаешь меня привлекательным?
Я громко стону и падаю на диван, разыгрывая страдание:
– Ты прекрасно знаешь, что ты такой. Это весь твой образ. И, судя по всему, образ Папочки-Ковбоя разошелся в соцсетях, так что можешь добавить это к своему резюме.
Он смещается ближе и садится рядом, в глазах веселые искорки:
– То есть, я правильно понял, ты слишком занята тем, что пялишься на меня, вместо того, чтобы сочинять песню ?