В перевернутой усадьбе загорелось еще одно окно. И в этом окне, если присмотреться, мелькал знакомый силуэт в красном тулупе.
— Дед, — выдохнул Лазарь.
— Или Корочун в его облике, — предупредил Степаныч. — Будьте осторожны. В Нави ничему нельзя верить. Даже собственным глазам.
— Мы помним, — Гордей двинулся вперед. — Пошли. Время не ждет.
Они пошли к перевернутому дому. За спиной остался город-желудок, все еще воющий от голода. Впереди ждала ловушка Корочуна.
А где-то внизу, под черной землей Нави, звонили колокола, созывая мертвых на последнюю службу.
Братья Морозовы шли вперед.
Потому что Морозовы не бросают своих.
Особенно в аду.
***
ᛞᛟᛒᚱᛟ ᛈᛟᛃᚨᛚᛟᚹᚨᛏᚺ ᚹ ᚨᛞ ᚲᚨᛋᛏ ᛞᚹᚨ
Глава 3. Семейный ужин
«Самая страшная ловушка - собственное счастье.»
ᛋᚲᚨᛋᛏᛁᛖ ᛋᛏᚱᚨᛋᚾᚨᛃᚨ ᛚᛟᚹᚢᛋᚲᚨ
***
Василий Петрович, пятьдесят восемь лет, охранник морга при районной больнице. До пенсии два года, три месяца и семь дней — считал каждый. Тридцать лет среди мертвых научили его одному: покойники — самая спокойная компания. Не жалуются, не просят повышения, не устраивают корпоративы.
Канун Нового года. Молодые охранники отпросились — дети, жены, праздники. Василий не возражал. Жена умерла три года назад. Рак. Дети далеко — дочь в Германии, сын в Питере. Звонят на праздники, шлют деньги. Хорошие дети. Далекие.
Допил остывший чай, проверил мониторы. Камеры показывали пустые коридоры, ряды холодильников. Все тихо. Как всегда.
В 23:15 услышал стук.
Сначала подумал — трубы. Старое здание, зимой металл сжимается. Но стук повторился. Ритмичный. Из седьмой камеры.
Седьмая должна быть пустой.
Василий встал, суставы хрустнули. Взял фонарик — свет в холодильной барахлил уже месяц, а электрик придет только после праздников.
Коридор встретил холодом и запахом формалина. Под ногами поскрипывал линолеум, стертый до дыр. На стене — график дежурств и выцветший плакат «Мойте руки».
Камера номер семь. Дверца приоткрыта.
Не должна быть.
Василий потянул за ручку. Изнутри ударил холод — не обычный холод морозилки. Другой. Живой. Как будто кто-то дышал стужей.
На каталке сидел Дед Мороз.
Настоящий. Красный тулуп, белая борода, мешок с подарками. Только глаза... глаза были слишком старые. Древние.
— Хо-хо-хо, Василий! — голос звучал как скрип снега под ногами. — Поздно работаешь!
— Откуда вы знаете...
— Я всех знаю, Вася. Всех и всё. — Дед Мороз спрыгнул с каталки. Легко, как молодой. — И все твои Новые годы помню. Особенно тот. Последний счастливый.
Василий отступил. Спина уперлась в холодную стену.
— Какой?
— Восемьдесят девятый. Помнишь? Оливье на кухне, «Голубой огонек» по телевизору. Маша в новом платье — сама сшила, всю ночь строчила. А ты подарил ей сережки. Копил три месяца.
Память ударила под дых. Да, было. Всё было. Последний год перед диагнозом. Последний год, когда они были просто счастливы.
— Хочешь вернуться? — Дед протянул руку. В ладони — снежный шар. — Посмотри.
Василий взял шар. Внутри, за кружащимися снежинками — их дом. Маленькая двушка в хрущевке. На кухне горит свет. Силуэты в окне.
— Встряхни, — прошептал Дед.
Василий встряхнул.
Снежинки закружились быстрее. И за ними... Маша. Молодая, здоровая, в том самом платье. Накрывает на стол. Поправляет прическу. Смотрит на часы — ждет его с работы.
— Это невозможно, — прохрипел Василий.
— В мою ночь возможно всё. Любое желание. Любая мечта. Нужно только... согласиться.
В шаре Маша подошла к окну. Помахала рукой. Но что-то было не так. Улыбка — слишком широкая. Глаза — слишком темные. Как провалы.
— Это не она, — прошептал Василий.
— Конечно она! — Дед Мороз улыбнулся. Зубы блеснули, как осколки льда. — Просто... улучшенная версия. Без боли. Без болезни. Без смерти. Разве не этого ты хотел?
Холод начался с пальцев. Там, где кожа касалась стекла. Поднимался по рукам, сковывал суставы. Василий попытался отпустить шар — не смог. Пальцы примерзли.
— Что вы делаете?
— Дарю подарок, — голос Деда стал ниже, грубее. — Вечность в одном счастливом мгновении. Лучшее, что может предложить Корочун старому одинокому человеку.
В шаре картинка менялась. Теперь там был не просто дом — вся жизнь Василия. Но вывернутая наизнанку. Свадьба, где невеста плачет черными слезами. Рождение дочери с пустыми глазницами. Похороны жены, которая машет из гроба.