А над городом, невидимые за облаками, кружились черные снежинки. Предвестники бури, которая изменит все.
***
Первым признаком беды стали открытые ворота.
Гордей затормозил в сотне метров от усадьбы. Кованые створки, обычно наглухо запертые, покачивались на ветру. В лунном свете была видна сломанная цепь — толстые звенья разорваны, словно нитки.
— Дед никогда не оставляет ворота открытыми, — Гордей заглушил двигатель. В наступившей тишине было слышно, как створки скрипят на петлях. — Никогда.
Они вышли из машины. Холод ударил сразу, но это был странный холод. Не январский мороз, который щиплет щеки и заставляет кутаться в шарфы. Это было что-то другое.
Холод, который шел не извне, а изнутри. Из самой земли.
— Гор... — Лазарь присел, коснулся дороги ладонью. — Снега нет.
Действительно. Везде лежали сугробы — на обочинах, на крышах домов, на деревьях. Но круг радиусом в километр вокруг усадьбы был чист. Голая земля, черная и теплая на ощупь.
— Защитные чары развеяны, — Гордей достал двустволку из машины. — Они всегда работали.
— Но не сейчас.
— Не сейчас.
Они двинулись к воротам. С каждым шагом тревога нарастала. Вокруг царила неправильная тишина. Ни ветра, ни обычных ночных звуков. Даже их шаги звучали приглушенно, словно воздух стал плотнее.
Усадьба выглядела как всегда — старый деревянный дом в традиционном стиле, резные наличники, крыльцо с колоннами.
Но окна были темны. Все до единого.
— Электричество вырубилось? — Лазарь проверил оба Глока. Пальцы привычно нашли предохранители.
— Или вырубили.
Они остановились у крыльца. Входная дверь была приоткрыта. Из щели не доносилось ни звука, ни света. Только темнота, густая как деготь.
— Помнишь первое правило? — спросил Гордей.
— Сначала разведка.
— Правильно. Но сегодня у нас нет на неё времени.
Гордей толкнул дверь ногой. Та открылась без скрипа — еще одна неправильность. Эта дверь скрипела последние пятьдесят лет. Дед говорил, это лучшая сигнализация.
Прихожая встретила их пустотой. Не просто отсутствием людей — отсутствием всего. Дом всегда пах елкой — дед обожал хвойные ветки, развешивал их повсюду. Пах воском от свечей, старым деревом, легким дымком из камина.
Сейчас не пахло ничем. Словно из воздуха высосали все ароматы.
Часы в прихожей стояли. Старинные напольные часы, тикавшие без перерыва двести лет. Стрелки замерли на полуночи.
— Время остановилось, — Лазарь подошел к часам, тронул маятник. Тот качнулся и замер. — Это очень плохо, да?
— Здесь была серьезная магия. Такая, что пространство до сих пор не оправилось.
На вешалке висела дедова шуба. Та самая, в которой он был Дедом Морозом для всей страны. Красная с белым мехом, расшитая снежинками.
Но снежинки почернели. И мех тоже.
Лазарь протянул руку, но Гордей перехватил его запястье.
— Стой. Видишь иней?
Действительно, шуба была покрыта тонким слоем инея. Черного инея. Он искрился в лунном свете из окна, переливался как нефтяная пленка.
— Чертовщина, — выдохнул Гордей.
Они двинулись вглубь дома. Каждый шаг отдавался глухим эхом. Картины на стенах висели криво. На полу валялись осколки — дедова любимая ваза, та, что стояла на комоде сотню лет. Земля из нее рассыпалась черными комьями.
Дверь в дедову комнату была выбита. Не открыта — именно выбита. Тяжелый дуб расщепило, словно ударили тараном.
Или чем-то похуже тарана.
Лазарь вошел первым и замер на пороге.
— Док? — Гордей заглянул через его плечо. — Твою ж...
Комната выглядела как после урагана. Мебель разбросана, книги вырваны из шкафов, ковер порван. Но хуже всего была кровать. Старинная дубовая кровать, которую дед застилал каждое утро с армейской точностью.
Она была сломана пополам. Матрас вспорот, перья кружились в воздухе, не падая — еще один признак искаженного пространства.
— Он всегда учил нас застилать постель, — голос Лазаря дрогнул. — Помнишь? Говорил, день начинается с порядка.
— Помню.
— А тут... словно его выдернули. Силой. Он боролся, Гор. Смотри — следы когтей на изголовье.
Действительно, дерево было исполосовано глубокими царапинами. Дед пытался удержаться, но что-то — или кто-то — оказалось сильнее.
Книга «Родословная» лежала на полу, раскрытая. Древний фолиант, хранящий историю рода Морозовых. Страницы покрывал тот же чёрный иней.
— Не трогай! — Гордей успел схватить брата за плечо. — Это ловушка. Смотри — руны по краям.