А за порогом...
— Гор! Иди сюда!
За порогом падал снег. Черный снег. Хлопья размером с ладонь медленно опускались с неба, покрывая землю темным саваном. Где снежинки касались травы, она чернела и увядала.
— Началось, — Гордей встал рядом. — Рар был прав. Когда черный снег пойдет по-настоящему...
— Живые начнут умирать, — закончил Лазарь.
Он протянул руку, поймал снежинку. Та обожгла кожу холодом, оставив темное пятно.
— Ай, блин!
— Не трогай! Это же проклятый снег!
Вдалеке послышался вой. Потом еще один. И еще. Волчий вой, но неправильный. Слишком долгий, слишком голодный.
— Оборотни? — Лазарь потер обожженную ладонь.
— Или хуже. Док, нужно решать. Либо укрепляемся здесь, либо уходим.
— Дом без защиты. Дверь выбита, окна... — Лазарь осекся, глядя вверх.
В окне второго этажа мелькнуло лицо. Бледное, с пустыми глазницами. Потом другое. И третье.
Заложные. Они не ушли. Они ждали наверху.
— Вот черт...
Стекло взорвалось. Мертвецы попадали из окон. Десятки тел ударились о землю с влажным хлюпаньем. И начали подниматься.
— В кузню! — заорал Гордей. — Быстро!
***
Они захлопнули тяжелую дверь кузни, навалились спинами. Удар! Металл прогнулся. Еще удар! Петли заскрипели.
Рарог начертил молотом круг в воздухе. Огненные руны вспыхнули на двери, складываясь в защитный узор. Удары снаружи стихли.
— Долго продержится? — Лазарь сполз по двери, тяжело дыша.
— Час, может два. Потом руны выгорят.
— И что дальше?
— Дальше... — Рарог тяжело опустился на лавку. — Дальше либо мы найдем способ попасть в Навь, либо Чернобог пришлет кого-то посерьезнее заложных.
В кузне повисла тишина. Только потрескивал вечный огонь да изредка доносились удары снаружи — мертвецы проверяли защиту на прочность.
— Итак, — Гордей сел напротив Рарога. — Рассказывай. Чернобог, Навь, печати. Все по порядку.
— Чернобог — древний. Старше меня, старше вашего рода. Он был здесь, когда мир только разделился на Явь, Навь и Правь.
— Бог смерти? — спросил Лазарь, перезаряжая Глоки.
— Не совсем. Он... судья мертвых. Или был им. Но тысячи лет в Нави меняют любого. — Рарог потер виски. — Он возненавидел живых. Считает, что мертвые имеют больше прав — их больше, они дольше существуют.
— И поэтому хочет сломать печати?
— Семь Печатей держат границы миров. Представь — египетские мумии в Москве, драугры в Каире, китайские призраки в Нью-Йорке. Боги сойдут с ума от чужих молитв. Мертвые восстанут везде.
— И дед — ключ к первой печати, — понял Гордей. — Значит, нужно вернуть его. Как попасть в Навь?
— Навь — это не подвал, откуда можно выйти по лестнице. Это целый мир. Темный, извращенный, полный опасностей. Живые там долго не протянут.
— А как же Орфей? — Лазарь вспомнил легенды. — Он спускался за Эвридикой.
— И вернулся один. Навь не отпускает просто так. — Рарог замолчал, глядя в огонь. — Иногда плата — годы жизни. Иногда — воспоминания. А иногда... часть души остается там навсегда.
Братья переглянулись.
— Есть другие способы? — спросил Гордей.
— Можно попробовать договориться. Но Чернобог... не любит договоры. Можно найти союзников среди мертвых — не все служат ему. Можно...
Грохот!
Защитные руны на двери вспыхнули ярче. Что-то очень большое ударило снаружи.
— Они привели кого-то, — Рарог вскочил. — Большого.
— Чем больше шкаф... — Лазарь проверил патроны. Мало. Слишком мало. — Интересно, кто там?
Ответом стал рев. Нечеловеческий, полный голода и ярости. От него задрожали стены, посыпалась каменная крошка с потолка.
— Это не заложный, — прошептал Рарог. — Это... нет. Только не...
— Что? Что там?
— Мара... Зеркальная Мара. Чернобог прислал одного из своих генералов.
Дверь содрогнулась. Защитные руны начали тускнеть.
— У нас минута, может две, — Рарог схватил молот. — Слушайте внимательно. Что бы вы ни увидели, что бы она ни показала — не верьте. Мара питается страхом и сомнениями.
— А как ее убить?
— Разбить ее истинную форму. Но сначала нужно ее увидеть. Настоящую, а не отражения.
Руны погасли. Дверь медленно открылась.
На пороге стояла женщина. Красивая, в белом платье, с длинными черными волосами.
Лицо казалось знакомым, но братья не могли вспомнить, где его видели.
— Мальчики мои, — голос был мягким, любящим. — Что же вы тут делаете? Идите ко мне.
Лазарь сделал шаг вперед, потом замер.
Лицо. Он узнал лицо.
— Мама? — голос сорвался.
Это была она. Елена Морозова. Та, что бросила их после смерти отца. Та, что выбрала бутылку вместо сыновей.