Маэстро с удовольствием водил меня по нашим садам, учил номоканто ансенс – старинным названиям растений, и всякий раз, когда он указывал на растение и произносил название, его слова будто пылали силой изгнанных богов. Для любого дерева, и цветка, и травинки имелось особое слово, гудевшее историей и памятью, дышавшее сказками или легендами.
В честь хитреца Калибы – калксибия с розовыми лепестками, вызывавшая одновременно великую страсть и великую доброту. В честь темного, коварного Скуро – пурпурные ночные цветы мортксибия и морафоссос, погружающие человека в сон, от которого ему уже не пробудиться. В честь Вирги, соткавшей весь мир, – Ла Салвикса, с похожими на веретено прикорневыми цветками, способными замедлить инфекцию. В честь капризных фат – гриб каксиан, также называемый зубной мантией; красные сегменты его ножки убивают, а безвредная шляпка облегчает боль. И конечно же, врачевательница ран, пушистолистная гакстосалвния, также известная как рожковый бальзамник, чьи желто-зеленые лепестки напоминают одеяние Ла Черулеи, шагавшей по волнам, чтобы спасти тонущих моряков Хиттополиса.
Старый Деллакавалло водил меня по садам – черное платье врача шуршит, обшитые зеленым и желтым рукава собирают семена одуванчика и стручки гаттиза, – водил и показывал пятнистым пальцем то на одно растение, то на другое, проверяя, знаю ли я названия. Он пытался запутать меня наперстянкой, сафлором и ромашковым деревом. Проверял, знакомы ли мне зеленый змеиный язык и белый змеиный язык, перисто-рассеченные, пильчато-озубренные и узловидные листья. Он проверял мои познания в грибах: портоле, беллабраккье и карнекапо.
– Понюхайте, – говорил он.
И я, зажмурившись, нюхал и отвечал:
– Лаванда. Это просто.
– А как насчет этого?
Мой нос щекотал другой цветок, восхитительно сладкий, дурманящий.
– Хусская олива.
Посмеиваясь, прикрыв мне глаза рукой, чтобы не подглядывал, он вел меня сквозь высокие колышущиеся цветы, в которых гудели столь любимые им пчелы.
– А как насчет… этого?
Я вдыхал. Резкий, кисловатый запах.
– Часа. – И прежде, чем он успевал спросить: – Останавливает паучий яд, если из нее приготовить пасту.
– Но?..
– Но бесполезна против тараканьего паука. От него поможет только нероско, черное кружево. И только свежее, а растет оно лишь в пещерах, где живут летучие мыши.
И так далее. Веносс. Померанцевое дерево. Тимьян. Орегано. Королевская крапива. Базилик. Шелковое дерево. До бесконечности.
Без лишней скромности скажу, что я мог прикоснуться к любому листу в наших садах – и назвать его и вспомнить его применение; мог понюхать чашечку гриба и понять, съедобен ли он – или принесет только быструю смерть. Деллакавалло был впечатлен.
– Мне нужно собрать свежие травы, на рынке они всегда слабые, – как-то раз сказал он мне. – Вам следует сходить со мной.
И когда мои обязанности со счётами и письмом были выполнены, отец дал мне разрешение. В компании невезучего Полоноса, которому поручили сопровождать и охранять нас, мы пустились в путь – маэстро, Ленивка, Пенек и я, на поиски трав, и корней, и коры, и грибов, востребованных в профессии Деллакавалло.
Мы исследовали холмы вокруг Наволы, пешком и верхом, поднимаясь по склонам и спускаясь в низины, заглядывая в виноградники и на плантации, перелезая через каменные стены и заходя в фермерские дворы, пробираясь сквозь дремучий лес и бредя в грязи по берегам Ливии. Всегда находилось еще не изученное место, а Деллакавалло всегда требовалась какая-нибудь новая трава или цветок. Там, в этих краях, где зеленые травы шелестели дыханием Уруло, а белые тополя и сосны покачивались в такт, я отыскал умиротворение, какое редко обретал среди жителей моего города.
Птицы каури гнездились на деревьях, хрипло вскрикивая и с осуждением разглядывая меня пронзительными черными глазами. Синеголовые дятлы барабанили по стволам, добывая себе обед. Рыжие лисы с любопытством выглядывали из папоротника, навострив уши. Пятнистые кролики носились в зарослях лесной малины. Черные кабаны рыли землю в поисках трюфелей, подобно собакам, ищущим старые косточки. Все это и многое другое окружало нас.
Иногда мы с Деллакавалло присаживались отдохнуть; прислонившись к белому тополю, слушали разнообразные звуки леса. Ленивка клала голову мне на колено, навострив уши; листва шелестела от дыхания Уруло, а Полонос шумно вздыхал от скуки, аккомпанируя нашему отдыху. Солдат переминался с ноги на ногу, опершись о пику, и сопел, пока Деллакавалло не поднимал руку, приказывая ему умолкнуть.