Полонос задумался.
– Но такова жизнь. Опасности повсюду. – Он наполовину вытащил меч из ножен. – Когда приходит опасность, ты с ней разделываешься. А до того – зачем тревожиться?
– Но как не думать о ней?
Челия посмотрела на меня почти с жалостью:
– Давико, что за мрачные мысли в такой солнечный день? Надо было оставить тебя дома?
– Я просто думаю. Таков мой разум. Он беспокойный.
– Шумный, как таверна, – согласился Полонос. – Сплошь песни, вино и девчонки.
– Не совсем, – нахмурившись, возразила Челия, – но шумный. И в последнее время стало хуже. – Она по-прежнему изучала меня. – То, о чем ты думаешь, Давико, мешает тебе жить. Живя в страхе, ты не живешь. Ты уже мертв. Мертв задолго до того, как к тебе подберется реальная опасность.
– И у кого теперь мрачные мысли?
– Видишь? Стать мрачным очень легко. Лучше быть веселым. – Внезапно она широко улыбнулась. – Сейчас, Давико, ты не живешь. – Наклонившись, Челия шлепнула меня петлей своих поводьев. – Не живешь! Наслаждайся весной! Наслаждайся этим моментом, сейчас! А не извилистыми поворотами в твоих мозгах.
Я отмахнулся от нее:
– Хотел бы я, чтобы в моих мозгах имелись извилистые повороты. Тогда бы я знал, чего опасаться.
– Най! Хватит жаловаться, Давико. Я этого не потерплю. – Она снова хлестнула меня поводьями. – Радуйся! Это приказ твоей сестры.
И она снова хлестнула меня. И снова.
– Ай! – Я отпрянул, не в силах сдержать смех, а она продолжила атаковать. – Моя сестра – тиран! Спаси меня, Полонос!
– Я не осмелюсь, юный господин! – ухмыльнулся Полонос.
Челия остановилась, занеся поводья для очередного удара.
– Вот видишь? Если Полонос сдается, тебе тоже следует.
Я со смехом вскинул руки:
– Сдаюсь!
– Тогда скажи, что ты счастлив. Дай слово, что будешь наслаждаться этим днем и не испортишь его мрачными мыслями.
– Я счастлив. Даю слово.
И я не кривил душой. Этот день стал подарком, которого я сам себе не позволил бы. Решимость доказать Мерио и отцу, что мой ум так же стоек, как их, заставила бы меня сидеть за работой до заката. Если бы не Челия, я бы по-прежнему трудился.
Мы миновали арочный мост, соединявший двойные палаццо семьи Амонетти. С арок свисали бархатцы и люпины, пурпурные и оранжевые – в цветах семейства, – и улица под мостиком была усыпана лепестками, словно мы получили благословение Амо, просто проехав внизу.
– Почему палаццо твоей семьи не такой красивый, как у Амонетти? – спросила Челия, срывая бархатец. Она покрутила его, понюхала и игриво кинула мне. – Вы достаточно богаты.
– Не знаю. Так пожелал мой дед.
– У Амонетти мало поводов для страха, – сказал Аган Хан. – Они торгуют винами с собственных виноградников и дистиллятами, названными в честь их семьи. Они почти не вмешиваются в политику. У них немного врагов, а тех, которые есть, они напаивают допьяна, чтобы не беспокоили. В нашем случае разделенный палаццо был бы глупостью.
– Я только что взбодрила Давико. Сейчас вы снова его расстроите.
– Он меня не расстроит. Просто я… – Я не мог описать путаницу уроков и предостережений, опасений и рисков, что заполняли мой разум. – Кажется невозможным знать и видеть каждую опасность.
– Най. – Аган Хан покачал головой. – Это не ваша задача. И такие мысли полны отравы. Вместо этого думайте о разумной предосторожности. Если ваш отец посылает судно на тот берег Лазури, оно может попасть в шторм и утонуть. Если он пошлет судно в августе, оно почти наверняка утонет. Не тревожьтесь о риске, а вместо этого подумайте о глупости. Я знаю по опыту: неглупому человеку обычно мало что угрожает. И потому у нас нет разделенного палаццо.
Мы свернули в короткий переулок, который сузился до тесной аллеи, а дальше свернули на Виа-Ува, Виноградную улицу, где лучшие городские виноделы продавали вино из близких и далеких земель и где – неслучайно – на видном месте красовался герб Амонетти. Я принялся изучать вина: не подойдет ли какое к отцовскому столу? Он мог утверждать, что плохо в них разбирается, но я замечал, как он прямо-таки светился от удовольствия, попробовав добрый сорт…
На улицу словно упала тень.
Бутылка разбилась о мостовую.
Внезапно торговцы принялись разбегаться, освобождая дорогу четверке всадников. Одинаковые черные скакуны в черно-красной упряжи врезались в оживленную улицу, словно ростр смертоносного корабля. Их всадники носили черные доспехи и держали в руках обнаженные мечи, вопреки приказам Каллендры, запрещавшим подобные выходки. Торговцы стремительно очистили переулок и оставили наши отряды друг напротив друга.