— Для меня сейчас главное — найти тех, кто убил дедушку и Фама.
— А Джонни? Ты не думаешь о том, что все это касается и его? Он просто пропадает. Ведь он видел этот взрыв своими глазами и в твоей «смерти» он винит себя.
Стефани кивнула.
— Я считаю, что это несправедливо — оставлять его с этими муками. Нет, детка, совершенно несправедливо.
— Я знаю, — ответила Стефани с несчастным видом. Затем покачала головой. — Нет, дядя Сэмми, нет, — медленно произнесла она. — Для нас троих будет безопасней, если он ничего не узнает обо мне.
Сэмми печально посмотрел на Стефани, но настаивать не стал. До самого аэропорта Кеннеди он держал ее руку в своей.
Остановившись под знаком «Стоянка запрещена», водитель вышел, открыл заднюю дверь и пошел к багажнику.
— Лучше бы тебе со мной в аэропорт не входить, — заметила Стефани.
— Я понимаю. Но мысленно я буду все время с тобой. Всюду.
— Я знаю.
Они крепко обнялись.
— Ты обещаешь заботиться об Уальдо?
— Не волнуйся, детка, не волнуйся. При всей моей неприязни к нему я буду о нем заботиться.
Она опять его обняла.
— А я буду регулярно давать о себе знать. Не волнуйся, ладно?
Она посмотрела на свои новые часы.
— Мне пора. Будет глупо, если я опоздаю на самолет.
Она дотронулась кончиками пальцев сначала до своих губ, затем до его.
— До свидания, дядя Сэмми.
— До свидания, детка. Надеюсь, до скорого.
Носильщик подхватил все три ее чемодана. Несколько шагов, постукивание каблучков — и автоматические двери сомкнулись за ней.
5 Вблизи Западного Корнуолла, Коннектикут — Будапешт, Венгрия
Он упорно пробирался вперед, ведомый, скорее, инстинктом, нежели зрением. Водолазка, брюки, перчатки, ботинки на толстой резиновой подошве — все на нем было черное. В руках он нес черную матерчатую сумку с инструментами.
Он двигался по лесу беззвучно, неразличимый, ныряя под ветки и легко устраняя препятствия на своем пути. Его союзником была ночь. Хотя этот союзник мог в любой момент стать смертельным врагом.
Свою машину, замаскированную ветками, он оставил в полумиле отсюда, на заброшенной грунтовой дороге. Вдруг до его слуха донесся звук приближающегося мотора. Опустив голову и прикрыв глаза, чтобы свет, отраженный лицом и глазами, не выдал его, он замер на месте, слившись с одной из многочисленных лесных теней.
Вскоре темноту прорезал луч света. Он становился все ярче и ярче — и наконец целый поток слепящих лучей окутал его, как бы демонстрируя его уязвимость.
Он скорее почувствовал, чем увидел, еще один прожектор, установленный на крыше машины. Через мгновение подтвердились его худшие предположения: до него донеслись голоса полицейских, переговаривавшихся по рации.
«Пресвятая Матерь божья! — подумал он. — Патруль!» Сердце бешено колотилось, он задержал дыхание и мысленно начал считать секунды. Полицейская машина проехала мимо, не снижая скорости, звуки рации затихли, и красные габаритные огни исчезли за поворотом.
Он перевел дух, но решил выждать еще несколько минут, чтобы удостовериться, что его присутствие не было обнаружено полицейскими, и дать время его прибору ночного видения приспособиться к темноте. Только после этого он продолжил свой маршрут.
Лес кончился так внезапно, что он выскочил из спасительной тени деревьев прежде, чем успел осознать это. Он быстро отступил и стал оглядывать открывшуюся перед ним местность.
Он находился на краю поля, в пятидесяти футах от дома. За ним, левее, был виден греческий храм, который, скорее всего, и был домиком для гостей. Справа тянулась лента пустынной дороги.
В доме огней не было видно. В греческом храме тоже было темно. Никаких звуков, если не считать криков ночных обитателей леса.
Пригибаясь как можно ниже, он стал пробираться поближе к дому. Достигнув своей цели, распластался по стене и замер. И опять — не слышно ни звука.
Но все-таки лучше знать наверняка. Подойдя к центральному входу, он несколько раз нажал звонок и, отступив в тень, стал ждать.
Никто не вышел открыть дверь. Так он и думал: в доме никого не было.
Он миновал вход и подошел к французским дверям. Табличка на стекле предупреждала, что двери защищены электронной охранной системой. Нашли чем испугать!
Он достал из сумки маленький фонарик и обследовал раму. Ага. Вот оно — небольшой квадратик, вот еще один — на стекле. Сенсор, распознающий вибрацию. Защита от взлома.
Он усмехнулся: дело мастера боится. Вооружившись кусачками и небольшим обрывком проволоки с зажимами на конце, ухватив зубами фонарик, он орудовал быстро и умело. Всего несколько минут понадобилось, чтобы справиться с системой сигнализации и открыть дверь.
Ну вот, никакой сирены. Только тишина. Очень приятная, сладкая тишина.
Сложив орудия труда в сумку, он задернул молнию и шагнул внутрь, раздвигая голубые шторы. Фонарик выхватывал то часть столика с драгоценной инкрустацией, то причудливую ручку старинного кресла. Зеркала в золоченых рамах множили золотой лучик.
Он быстро переходил из комнаты в комнату, не давая себе труда тщательно осмотреть их. Он знал, что на это не стоит тратить время: он ничего не обнаружит. Чувствовалось, что в доме давно уже никто не жил: об этом говорил запах застоявшегося, непроветриваемого помещения — отличительная особенность заброшенного жилья.
Вернувшись в гостиную, он вышел через французскую дверь, не забыв закрыть ее за собой, и стал всматриваться в призрачно мерцающий, как бы парящий в воздухе греческий храм.
Затем он неторопливо пошел по холму, делая крюк, чтобы держаться в тени деревьев, приблизился к домику сзади и, нагнувшись, подошел к окну. Поставив сумку на землю, он уцепился за подоконник и подтянулся, чтобы заглянуть внутрь.
Внутри было темно, и без света фонарика он не мог определить, есть ли там кто-нибудь.
Прижимаясь к стене, он двигался вдоль нее, время от времени останавливаясь, чтобы заглянуть в окно.
Не было ничего, свидетельствующего о том, что дом обитаем. Однако ничто не говорило и об обратном. В деревне люди ложатся рано, так что вполне могло быть, что обитатели дома уже спали.
Поднявшись по ступеням, он громко постучал в дверь. Подождал. Опять постучал. И снова подождал.
Так он и думал. Никого. В свете фонарика он осмотрел массивную дверь. Она была сделана из цельного дуба и снабжена надежными замками.
«Ну что ж, не мытьем, так катаньем», — подумал он и, направившись к боковому окну, стал его осматривать.
Как и французские двери основного дома, окна были оборудованы системой сигнализации, этого он и ожидал. Замки оказались детской забавой, что также не было неожиданностью.
Он покачал головой, удивляясь наивности домовладельцев. Все делают одну и ту же ошибку. Считают, что будут в безопасности, если спрячутся за огромными тяжелыми дверьми с массивными замками, при этом забывая об окнах.
Он принялся за работу. Через три минуты окно было открыто, и он, поигрывая лучом фонарика, проник внутрь библиотеки-гостиной.
— Так-так, — сказал он сам себе. — И кто бы мог подумать…
В комнате никого не было, но чувствовалось, что ее покинули только недавно. Запах пищи и духов еще висел в воздухе.
На сей раз он решил рискнуть и включить свет. Удостоверившись, что занавески плотно задернуты, он нащупал выключатель, и комната наполнилась светом.
Поставив сумку на пол, он оглядел комнату и в изумлении присвистнул. Все вещи, включая кровати и даже маленькую этажерку, выглядели как музейные экспонаты.
«Здесь целое состояние, — подумал он. — К счастью для владельцев, я не вор. Я просто иду по следам кое-кого, кто считается умершим…»
В Будапеште отчетливо ощущается какой-то парижский дух. До 1872 года город составляли три независимые общины — Буда и Обуда на западном берегу Дуная и Пешт на восточном.