На нетвердых ногах она проследовала за стюардессой. Усевшись на указанное место, Стефани взяла предложенную ей рюмку коньяка и залпом выпила ее.
— Если вы чего-то захотите, нажмите кнопку. Я с удовольствием все для вас сделаю. — Стюардесса сочувственно смотрела на нее.
«Я хочу, чтобы мой дедушка был жив, — хотелось сказать Стефани. — Вы можете это сделать?» Но вежливость взяла верх. Еще раз поблагодарив стюардессу, она, повернувшись к иллюминатору, уставилась на мигающий огонек на крыле. Через некоторое время она устало закрыла глаза, и боль захватила ее всю.
Боль и воспоминания. Теперь все ее воспоминания были неразрывно связаны с болью.
Смерть отняла у нее деда.
Ирония смерти. Ведь именно смерть свела их когда-то.
Давно овдовевший дедушка взял ее, пятилетнюю девочку, к себе, когда ее родители погибли в нелепой катастрофе. Очевидно, на легком самолете вышел из строя радар. Монблан был окутан туманом. Пилот не знал, что прямо на его пути была вышка канатной дороги. Когда он врезался в набитый людьми вагончик, он скорее всего решил, что самолет ударился о гору.
Стефани часто задумывалась о том, успели ли увидеть стоявшие в обреченном вагончике ее родители приближающийся к ним самолет или они погибли, так и не осознав, что произошло. Она надеялась на последнее.
— Нам обоим надо быть мужественными, — сказал ей дедушка после похорон. — Теперь у нас с тобой остались только мы с тобой.
Ничто не могло быть слишком хорошим для внучки Карлтона Мерлина. Он без зазрения совести баловал девочку. Он нанял дизайнера, поставив перед ним задачу превратить спальню Стефани в доме Осборна в розовую мечту, достойную принцессы. Он осыпал ее подарками, он покупал ей столько одежды, что она вырастала прежде, чем успевала хоть раз надеть все, что было для нее куплено.
Именно он настоял на том, чтобы она посещала Бриарли, одну из самых престижных и дорогих частных школ Манхэттена. Именно он ходил на родительские собрания, водил ее в зоопарк — это она обожала — и в оперу, которая нагоняла на нее тоску.
Путешествуя по стране с выступлениями по поводу выхода в свет своей очередной книги — биографии какой-нибудь знаменитости, он всегда брал внучку с собой. Когда Стефани, в старших классах школы, решила стать журналисткой, он использовал все свои связи, чтобы она могла на каникулах попрактиковаться в «Нью-Йорк пост». Благодаря ему она после окончания предпоследнего класса школы проработала целое лето в отделе новостей Эн-би-си.
Знакомство с Эн-би-си решило ее судьбу. Ей нравилась оживленная атмосфера, царившая в отделе новостей. Она дарила ощущение причастности к истории, которая творилась прямо у нее на глазах. И не было ничего удивительного в том, что Стефани решила идти на факультет журналистики.
— Это тяжелый путь, — предупредил ее Карлтон. Но Стефани доказала, что он ей по силам. Все каникулы проводила она в отделах новостей разных газет, радио- и телекомпаний.
Она окончила университет с отличным дипломом. Мерлин страшно гордился внучкой.
— Она будет новой Барбарой Уолтерс, — хвалился он каждому, кто соглашался его слушать.
После года работы в одной из телевизионных компаний ее пригласили на должность внутреннего обозревателя в «Лайв эт файф». Как-то незаметно получилось, что блокнот и микрофон стали ее постоянными спутниками. Каждый день приносил новую трагедию, новые жертвы и новых героев — и тем самым новое задание для нее. Ей это нравилось — ей никогда еще не было так интересно жить. Но постепенно ее все больше раздражало, что на каждый сюжет отводилось не более одной-двух минут. Ей хотелось заглянуть в души тех людей, о которых она рассказывала, понять, что двигало их поступками, каковы будут последствия этих поступков.
Вместе с Тедом Уарвиком, продюсером «Лайф эт файф», они решили создать свою еженедельную программу, каждый выпуск которой был бы посвящен одной теме. Они назвали ее «Полчаса», сделали пробный выпуск и предложили телекомпаниям. Передачу отвергли все.
Но это не остановило их. Они ушли из «Лайф эт файф», объединили деньги и решили продвигать программу, предлагая ее независимым станциям. И тут кончились деньги. Именно дед поддержал их тогда, вложив свои средства в их дело.
— Я это делаю не для тебя, — соврал он Стефани, — просто я думаю, что это выгодная операция.
Он оказался прав. Они продали программу сотням независимых станций. «Полчаса» взмыли в популярность ракетой, мгновенно принеся Стефани славу. За одну ночь она стала одной из самых известных женщин на телевидении — и богаче, чем она осмелилась бы предположить в самых дерзких мечтах.
Она знала, что без поддержки деда этого никогда бы не произошло. Всем она была обязана ему.
Стефани вытерла слезы.
Самолет шел на посадку. Опускаясь в более теплые слои воздуха, фюзеляж начал подрагивать. В салоне началась обычная предпосадочная суета. Зазвучала музыка, пассажиры оживились, освещение стало ярче. Стюардессы сновали по проходам, собирая посуду. Еще несколько минут, и они окажутся в городе, который никогда не засыпает. В городе, где заснул навсегда Карлтон Мерлин.
— Дедушка, — беззвучно прошептала Стефани. Ее лицо исказилось новым приступом боли.
«Боже, ну почему? — спрашивала она в глухой ярости. — Ну почему он не мог жить вечно?»
Обычно она всегда была среди пассажиров, которые первыми выходят из самолета. Сегодня она была последней. Ей не надо было спешить. Не надо было звонить дедушке, чтобы сообщить, что она приехала. Впереди не было ничего — только встреча со смертью. Чем позже она состоится, тем лучше.
В конце коридора ее ожидал Сэмми Кафка. На нем был черный костюм и черный галстук, на рукаве — старомодная лента из черного крепа. Она впервые видела его без гвоздики в петлице и без радостной улыбки на лице.
Они обнялись, не говоря ни слова. Теперь, со смертью деда, Сэмми Кафка, его старейший и любимейший друг, был самым близким Стефани человеком. Стефани помнила, как дедушка познакомил их — ей было тогда пять лет. Сэмми сел перед ней на корточки и, прежде чем обнять ее, сказал: «Здравствуй, детка. Меня зовут дядя Сэмми».
И с тех пор она была его деткой, а он — ее Дядей.
— Дядя Сэмми, скажи мне, что это дурной сон, — тихо попросила Стефани. Она высвободилась из объятий Сэмми и взяла его за руки. В ее глазах были боль, скорбь и мольба. Она была похожа на ту Стефани, пятилетнюю девочку, потерявшую одновременно обоих родителей.
— Ну скажи мне, что я скоро проснусь и тогда он будет здесь!
На нее смотрели увлажнившиеся от слез карие глаза Сэмми.
— Детка, как бы я хотел тебе это сказать! Я бы отдал все, чтобы это было так.
Он дал ей безукоризненно выглаженный носовой платок, она вытерла глаза и лицо.
— У тебя багаж есть? — спросил Сэмми. Всхлипнув, она покачала головой.
— Я села на первый же самолет. У меня не было времени собраться. Тед сказал, что он сам все сделает.
— Хорошо. — Сэмми кивнул. — Тогда нам не надо задерживаться. Пошли. Шофер ждет нас в машине.
По дороге в Манхэттен она смотрела из окна на редкие встречные машины. «Без дедушки Нью-Йорк будет уже другим городом», — думала она.
Когда они проезжали мимо того, что осталось после Всемирной выставки 1964 года, она повернулась к Сэмми.
— Полиция… — начала она. Ей пришлось глубоко вздохнуть, прежде чем она смогла договорить фразу. — Ты говоришь, они утверждают, что это… самоубийство. Как… — Она сглотнула — слова не шли из пересохшего рта. — Как это случилось?
Он взял ее тонкую руку.
— Еще будет достаточно времени, чтобы поговорить об этом подробно, детка. Давай помолчим.
Ее голос был тихий, но настойчивый.
— Дядя Сэмми, я хочу все знать! Пожалуйста. Не надо щадить мои чувства. Это все равно не поможет.
Он выглядел несчастным.
— Если ты настаиваешь, детка, — сказал он с глубоким вздохом. — Это случилось через некоторое время после того, как мы с ним были в опере. Последний понедельник в «Метрополитен». В тот день Фам отпросился на неделю — по-моему, чтобы подготовиться к экзаменам на гражданство. А когда он сегодня вошел в квартиру, он нашел…