– Если ты предпочитаешь хорошую кухню, – сказал Джеб, оскорбленный ее презрительным видом, – тогда тебе надо было оставаться в Шермане.
Ханна покраснела. Она не хотела его обидеть и делала огромные усилия над собой, чтобы проглотить так называемую «зелень». Проглотив, она вдруг сорвалась с места и, давясь, полетела к реке.
– Ты, наверное, предпочитаешь конину, – крикнул ей вслед Джеб. Но тут же понял свою ошибку. Когда через несколько минут Ханна вернулась, она была бледна, как смерть.
Она опустилась на одеяло.
– Что ты имел в виду, упомянув о конине?
– Мне не нужно было этого говорить, Ханна. Забудь об этом, хорошо? – попросил Джеб.
– Нет.
Джеб потер подбородок. Он понял, что Ханна будет настаивать на своем и не отступит, пока он не признается.
– Тушеное мясо, которым нас с тобой угощали те индейцы… ну, ты помнишь их… когда мы искали твоего мерина… так вот… это было его мясо.
Если бы было возможно, Ханну сейчас вырвало бы снова.
– Извини.
Ханна закрыла глаза.
– Однажды моя ручная птичка умерла. Когда мама зажаривала цыпленка, мой старший брат Саймон сказал, что мама жарит мою птичку, – она посмотрела на Джеба, – так вот, папа тогда выпорол его.
Джеб почувствовал себя мальчишкой, который нуждался в порке.
– Я же извинился, черт побери.
Видя, что Ханна не собирается притрагиваться к своей тарелке, Джеб налил две чашки кофе и одну подал ей.
– Расскажи мне о своих братьях, – попросил он, решив, что, узнав кое-что о ее прошлом, он, с одной стороны, отвлечет ее, а с другой – приоткроет завесу неопределенности, разделявшую их.
– О моих братьях? А что я могу о них рассказать? – В ее голове возникли образы, связанные с детскими годами, но она не хотела бы об этом сейчас вспоминать. За последние несколько лет воспоминания о братьях стали лишним поводом для страданий.
– Может быть, ты знаешь, где они? Она пожала плечами.
– Папа получал от старших братьев письма, но эти весточки каждый раз были из нового места. Они писали из Калифорнии, из Луизианы… одно даже пришло из Нью-Йорка. Папа любил читать их, зато потом долго грустил и переживал за них.
– А ты? Ты тоже грустила?
– Скорее, беспокоилась.
Джеб понял, что она лжет, он догадался об этом по выражению ее лица, которое сейчас выдавало ее чувства. Он задумался, а в постели она также стала бы сдерживать свои эмоции? Затем, отпив кофе, он поймал себя на том, что опять мечтает о ней. Опять.
– Расскажи о своей матери, – попросил он, стараясь отвлечься.
Ханна изучающе посмотрела ему в глаза:
– Зачем тебе все это знать, Джеб?
– Пытаюсь понять, что из себя представляет настоящая Ханна, – предположил он.
Какое-то время она сидела и смотрела на него:
– Я не уверена, что я когда-либо была сама собой, – наконец ответила она, – сначала я была маленькой дочерью папы, а затем женой Кэйлеба.
Эмоции вновь уступили место безразличию, и Джеб почувствовал приступ раздражения.
– Но неужели это совсем не беспокоит тебя? – спросил Джеб. Он вспомнил, что и тогда, когда умер ее муж, и тогда, когда она подвергалась оскорблениям Армена, она всегда будто бы оставалась безучастной. – Когда-то же ты должна показать это? Можешь ты, например, потеряв контроль над собой, заплакать или закричать? Ты же живой человек.
– Кэйлеб не одобрял никаких эмоций, – настойчиво продолжала объяснять Ханна, пытаясь соответствовать тому образу холодной рассудительной женщины, портрет которой Джеб нарисовал в своем сознании.
– Кэйлеб умер, черт побери! – Джеб едва сдерживался, когда она говорила о Кэйлебе словно о живом человеке. Джебу так и хотелось взять ее сейчас за плечи и хорошенько встряхнуть.
Ханна сжимала руками чашку, уставившись в нее:
– Да, это так, его больше нет.
– Ну и что ты чувствуешь, думая об этом? – Джеб настаивал, желая получить ответ, чтобы наконец-то вывести ее из-под ужасного контроля человека, который даже из могилы продолжал давить на нее, не давая возможности стать самой собой.
Сжав кулаки, Ханна повернулась к Джебу.
– Кэйлеб был моим мужем, как ты считаешь, что я могу чувствовать?
– Нет, Ханна, все не так, – спокойно сказал Джеб, – совершенно не имеет значения, что я считаю. Главное, что чувствуешь ты, и только это имеет значение.
– Но почему? – Ханна вскочила на ноги. – Почему это имеет теперь значение?