— Подарок сделаю. Напоследок. Вашим ширта можно получать подарки от мужчин?
Я не успела ответить, потому что он вдруг нахмурился — на гладком лбу забавно собрались складочки — и сказал:
— Мне пора.
Лёд на склоне оврага уже растаял. Я и опомниться не успела — Варг ухватил меня за руку и почти без усилий втащил наверх. На ощупь он оказался именно такой, как я и ожидала — горячий и сухой. Руку я выдернула, обхватила себя за плечи, стараясь сделать независимый и сердитый вид.
— Что случилось?
— Братья… рядом.
— И что?
— Не хочу, чтобы они нас видели.
— Почему?!
Варг оскалился. Эта дурацкая гримаса смотрелась на нём довольно естественно, отчего-то очень хотелось высмотреть, нет ли у него клыков, но я старалась смотреть только в глаза. Тоже, в сущности, дурная затея — звериные, жёлтые, они затягивали.
— Смеяться будут.
— Надо мной?
Да уж, выглядела я — хуже не придумаешь. Мало того, что сама по себе не красавица — нос курносый, глаза круглые, и волосы, как их не укладывай, дыбятся, точно старое воронье гнездо, так ещё и перемазанная вся в грязи и мокрая.
— Надо мной, — неожиданно ответил Варг.
После заката я, разумеется, никуда не пошла.
Отец зашёл меня проведать — я, как примерная дочь, умывшаяся и переодевшая, застиравшая грязное платье и даже подсушившая его магией, сидела за вышивкой в той избе, которая считалась нашей, гостевой. Вышивание я никогда не жаловала, так что на месте отца бы непременно насторожилась. Но он был уставшим донельзя, под глазами пролегли тени. Отец сказал, что ещё часа три или четыре — и он «уломает этих блохастых». Я знать не хотела, что именно было нужно от них Его Величеству. Отец роль посла терпеть не мог, но диковатые волкулаки «клэдэ» уважали и на других не соглашались. Сильно подозреваю, что для них приезд городского мага был не более чем знатным развлечением в их бедных на впечатления местах. Не удивлюсь, если они ещё и демонстрации магических фокусов потребовали.
Наглые твари.
Зачем я-то сюда приехала? Зачем отец согласился взять меня с собой?
— Если спать буду — разбуди, — попросила я.
— Разбужу, — пообещал он. — На ночь мы с тобой тут точно не останемся.
— А можно я с тобой пойду? — вырвалось у меня. Против воли покосилась на дверь с крепкой щеколдой. Никакой уверенности в том, что даже щеколда толщиной в дубовый ствол поможет.
Отец мотнул головой и скривился.
Я закрыла дверь и в самом деле легла, одетая, сунула голову под подушку, как в детстве, когда сердилась. Окно — маленькое, квадратное — было не завешено, а стекло, хоть и мутное, прекрасно давало наблюдать, как сгущается темнота снаружи.
…я ожидала услышать стук, но раздавшийся звук меня попросту обескуражил: что-то или кто-то скрёбся по стеклу, негромко, но настойчиво. Словно вилкой водили или ножом. Или…
Словно во сне я откинула одеяло, спустила ступни на деревянные доски пола и подошла к окну. Створок там не оказалось — как и многое другое, «человеческое», окно оказалось бутафорией, просто куском стекла. Видно за ним ничего не было, а скрежещущий звук продолжился, тихий, мучительный, словно плоть урты-избы разрезали наживую.
Я сунула ноги в туфли у двери и отодвинула щеколду не без труда. Помедлила, прежде чем распахнуть дверь в ночь, по-осеннему прохладную — правда, ёжилась я совсем не от холода.
На пороге стоял волк.
Волк был большой, его морда запросто могла ткнуться мне в рёбра. Глаза — жёлтые, шерсть — почти чёрная, так что сперва он слился для меня с сумраком, и только глаза горели, как две свечки, только что не потрескивали. Я никогда прежде не видела живого волка так близко и в первый момент даже не испугалась, только удивилась, как мало он отличался от обычной крупной собаки.
И всё-таки отличался, конечно. Размерами, густотой шерсти, узкой тяжелой мордой и — взглядом.
Взгляд тоже резал наживую. И звал.
Умом я понимала, кто это — но в реальности представить себе что-то подобное оказалось куда сложнее. С одной стороны, хотелось продемонстрировать, что я не боюсь, что я не впечатлена, потрепать между ушами или даже прихватить за холку, с другой — легко представлялось, как эти челюсти перекусывают моё запястье.
Волк чихнул, шкрябнул когтистой лапой по полу.
— Доброй ночи, — сказала я. — Ты… ты меня понимаешь? В смысле, ты понимаешь мою речь? Ты остался разумным?