– Заходи! – Калеб улыбнулся Ричарду и легонько подтолкнул его вперед.
Внутри паб оказался на удивление уютным – одна большая зала с длинной стойкой из темного дерева, на которой располагалась шеренга из десятка ручных пивных насосов. Сквозь дымчатые окна невозможно было рассмотреть, что происходит снаружи, у стен находились дубовые скамьи и столы. Весь интерьер был выполнен в красно-коричневых тонах. Молодым людям повезло – очереди к бармену не было. Из посетителей здесь были всего лишь несколько мужчин, которые громко спорили, прихлебывая пиво, да девушка, сидящая за столиком у окна. С усталым видом, она помешивала маленькой ложечкой чай, но сразу оживилась, когда увидела Калеба, послала ему улыбку, которую он не заметил, или, сделав вид, что не заметил, подвел Ричарда к барной стойке. Девушка с досадой отвернулась, и Ричард, отчего-то почувствовал к ней жалость, правда быстро про нее забыл, когда Калеб заговорил с барменом, делая заказ.
Молодые люди сами не заметили, как быстро пролетело время. Они курили, потягивая эль, и болтали обо всём, как будто знали друг друга всю жизнь. Ричи слегка захмелел, его щеки порозовели, а глаза возбужденно горели. Он подпер кулаком потяжелевшую голову, медленно моргая, смотрел на болтающего Калеба. Он вспомнил, как непонятно изъяснялся тот рыжий мальчишка и решил спросить об этом у своего нового знакомого.
– Когда я говорил с твоим братом, то мало, что понял из его речи. Как будто он говорит на совсем другом языке.
Калеб усмехнулся, глотнул ещё эля и поправил очки, сползавшие с переносицы.
– Это Кин-Дин.
– Что? – Ричард уставился на парня, а тот с самым умным видом приготовился разъяснять молодому человеку, такие вроде бы очевидные вещи для жителей Эн-Си.
– Так высшие слои общества называют здесь рабочий класс. Фред, Майк, вся моя семья и друзья – Кин-Дин, и мы говорим на этом диалекте. Это нормально, что ты ни черта не понял. Мне пришлось несколько недель к этому привыкать, потом я втянулся.
– В смысле, подожди. Ты же тоже Кин-Дин. Почему тебе пришлось привыкать?
– Потому, что раньше я им не был. – Парень прокрутил колесико зажигалки и уставился на огонёк. – Я позже тебе расскажу.
Какое-то время они сидели молча, Ричард поглядывал на Калеба, но тот, как будто не замечал юношу. Его лицо стало необычно серьезным и задумчивым. Он наклонил голову, постучал длинными тонкими пальцами по столешнице. Глаза его затуманились. Сейчас, он словно находился не здесь, в пабе, а совсем в другом месте, словно вспоминал что-то очень важное. Ричард хотел уже было потрясти парня за руку и напомнить о своём существовании, но тот тряхнул головой и с расстановкой заговорил.
– Ричи, этот город поглощает всех, кто сюда приезжает. Люди впитывают его необузданность, равнодушие, жестокость и никогда уже не становятся прежними. Но, знаешь, я никогда бы не хотел уехать отсюда – здесь мой дом.
– А мой город меня душил, – осторожно начал Ричард, – и я всегда хотел уехать оттуда, я понимал, что мне там не место, ведь до того, как я сбежал от своей матери и сел на поезд, я не жил – это была иллюзия жизни. – Юноша на мгновение замолчал, заметив заинтересованный взгляд Калеба, он тут же продолжил говорить. – Для меня это город возможностей. Я пишу стихи, короткие рассказы, но самая сокровенная мечта – это написать роман, начав читать который люди бы не смогли оторваться.
Закурив, Калеб посмотрел на Ричарда тем взглядом, которым обычно смотрят на наивных, неискушенных жизнью людей. В этом взгляде была и доля насмешки, и сочувствия, и некоторая толика досады, наверное, от того, что такой окрыленности, Калеб сам не испытывал слишком давно.
– Что ты так странно на меня смотришь? – спросил Ричард, нервно улыбнувшись.
Калеб помолчал, сделав затяжку, он стряхнул пепел сигареты прямо на барную стойку, не обращая внимания на недовольный взгляд, который кинул на него бармен.