Конрад. Разве ты не объяснил ему, что тревога ложная?
Фрэнклин. Конечно объяснил, но он не верит.
Конрад. Что? Он назвал тебя лжецом?
Фрэнклин. К сожалению, нет: лучше уж разговор без обиняков, чем тошнотворная напускная приветливость, к которой прибегают столпы нашей демократии в профессиональных интересах. Бердж притворяется, будто верит мне, и клянется, что хочет одного — повидать меня. Но зачем ему ехать сюда, если он не преследует никакой личной выгоды? Эти субъекты не верят даже самим себе. Как же они могут верить другим?
Конрад (поднимаясь). Тогда я ухожу. Я и до войны с трудом терпел общество партийных деятелей, но теперь, когда они чуть не довели Европу до гибели, я больше не в силах быть с ними вежливым, да и не вижу в этом надобности.
Фрэнклин. Не спеши. Сперва нам нужно проверить, как мир воспримет наше новое евангелие.
Конрад опять садится.
А партийные деятели, к несчастью, играют в этом мире не последнюю роль. Вот мы и начнем проверку с Джойса Берджа.
Конрад. Но как за это взяться? Говорить можно лишь с тем, кто умеет слушать, а Джойс Бердж начисто утратил эту способность — он слишком много говорил в своей жизни. Он никого не слушает даже в палате общин.
В комнату, запыхавшись, влетает Сэвви. Хэзлем, следующий за ней, робко останавливается у порога.
Сэвви (подбегая к Фрэнклину). К дому подкатила большая машина. Угадай, кто приехал.
Фрэнклин. Вероятно, мистер Джойс Бердж.
Сэвви (разочарованно). Видите, Билл, они уже знают… Почему ты не предупредил? Я же не одета.
Хэзлем. Не лучше ли мне уйти?
Конрад. Напротив, обязательно оставайтесь. Ты, Сэвви, тоже. Даст бог, когда вы начнете зевать, Джойс Бердж уразумеет намек.
Сэвви (Фрэнклину). Можно нам остаться?
Фрэнклин. Да, если вы обещаете вести себя прилично.
Сэвви (с кислой миной). Вот будет весело!
Горничная (входит и докладывает). Мистер Джойс Бердж.
Хэзлем торопливо отступает к камину. Горничная вводит гостя, закрывает за ним дверь и уходит.
Фрэнклин (оставив Сэвви и спеша навстречу гостю с той напускной сердечностью, которую только что осуждал). А, вот и вы! Счастлив видеть вас. (Обменивается с Берджем рукопожатием и представляет Сэвви.) Моя дочь.
Сэвви (не решаясь подойти). Очень мило, что вы нас навестили.
Джойс Бердж стоит и молчит, но всякий раз, когда ему представляют еще одного из присутствующих, изображает на лице улыбку и придает взору неотразимый блеск. Это упитанный мужчина лет пятидесяти, с высоким лбом, седой шевелюрой и короткой шеей, отчего волосы спускаются у него почти до воротника.
Фрэнклин. Мистер Хэзлем, наш приходский священник.
Бердж сияет, как церковное окно в лучах солнца. Хэзлем хватает ближайший стул, придвигает его к Берджу так, что он оказывается между табуретом и Конрадом, а сам устраивается на подоконнике в другом конце комнаты, где к нему присоединяется Сэвви. Они сидят бок о бок, упершись локтями в колени и подперев голову руками, и в продолжение всей последующей сцены являются для Берджа чем-то вроде галереи для публики в парламенте.
Фрэнклин. Не помню уж, знакомы ли вы с моим братом Конрадом. Он биолог.
Бердж (с неожиданным взрывом энергии сердечно пожимает Конраду руку). Отлично знаком, хотя лишь понаслышке. Как я жалею, что не занялся биологией! Меня всегда интересовали горные породы, пласты, вулканы и прочее. Это проливает такой свет на проблему возраста земли. (Убежденно.) Биология — царица наук.
Вот что такое биология, подлинная биология! (Садится.)
Братья Барнабас следуют его примеру: Фрэнклин опускается на табурет, Конрад — на один из чипендейловских стульев.