Лубин (окончательно растерявшись). Само собой? И это все? (Смотрит на часы.)
Бердж. Само собой? Что вы имеете в виду? Что вы лично не можете ничего гарантировать?
Конрад. Точно так же, как не могу произвести вас на свет.
Фрэнклин. Но мы можем внушить людям, что долголетию препятствует лишь одно — их собственная готовность умереть, прежде чем они осуществят дело своей жизни, равно как непонимание ими важности этого дела.
Конрад. Нужно лишь распространить эту мысль, доказать ее справедливость, и люди станут долговечны. Это так же верно, как то, что завтра опять взойдет солнце.
Фрэнклин. Мы не знаем, где, когда и с кем это произойдет. Не исключено, что первым долгожителем станет кто-нибудь из присутствующих.
Хэзлем. Только не я. Это уж наверняка.
Конрад. Им может стать каждый. Хотя бы горничная. Откуда нам знать?
Сэвви. Горничная? Вздор, дядя!
Лубин (снова вполне благодушно). По-моему, мисс Сэвви вынесла окончательный приговор.
Бердж. Значит, вы хотите сказать, что практически предлагаете внушить людям желание жить долго, и только? Но если бы долголетие зависело лишь от желания жить, мы все давно были бы бессмертны. Вечно жить хочется каждому. Отчего же мы умираем?
Конрад. Чепуха! Каждому хочется иметь миллион. Почему же не все мы миллионеры? Да потому, что человек, мечтающий о миллионе, не дает себе труда сэкономить хотя бы шесть пенсов, даже если перед ним маячит призрак голода. Человек, мечтающий о вечной жизни, не склонен отказывать себе в кружке пива и лишней трубке, хотя знает, что непьющие и некурящие живут дольше. Мечтания — еще не решимость. Вспомните, что́ способен сделать человек, когда он твердо знает, что это надо сделать.
Фрэнклин. Не ставьте праздную мечту на одну доску с чудотворной и всемогущей силой воли, приводимой в действие осознанной необходимостью. Уверяю вас, люди, способные к такому волевому усилию и осознавшие его необходимость, сделают его как бы нехотя, повинуясь лишь внутреннему побуждению, как и делается любое великое усилие. Они не будут признаваться себе в том, что́ делают, постараются не замечать того, что́ делают. Но они будут жить триста лет, и не потому, что им так хочется, а потому, что в глубине души они будут убеждены в необходимости этого для спасения человечества.
Лубин (поворачиваясь к Фрэнклину и почти отечески похлопывая его по плечу). Дорогой Барнабас, за последние тридцать лет я самое меньшее раз в неделю получал от какого-нибудь чудака письмо с рецептом тысячелетней жизни. На мой взгляд, вы самый безумный из таких чудаков, но зато и самый интересный. Теперь, когда стало ясно, что ваш проект — чистой воды фантазия и никаких практических предложений у вас нет, я испытываю странное чувство — смесь облегчения и разочарования. Мне жаль вашей идеи — она действительно захватывает. По-моему, вы слишком строги к нам, практикам, хотя в любом кабинете и даже на передней скамье{187} встречаются люди, вполне заслуживающие тех слов, которые вы сказали. Итак, покончим с этим разговором, но раньше позвольте задать вам один вопрос — праздный, конечно, поскольку из вашей затеи ничего не выйдет, но все-таки…
Фрэнклин. Задайте.
Лубин. Почему вы определили срок именно в триста лет?
Фрэнклин. Потому что его надо было как-то определить. Меньше трехсот лет — недостаточно, больше — человек не решится прожить.
Лубин. Чепуха! Меня не смутят и три тысячи лет, чтобы не сказать три миллиона.
Конрад. Еще бы! Вы же не верите, что вам придется перейти от слов к делу.
Фрэнклин (мягко). А может быть, просто не привыкли думать о будущем.
Бердж (с глубокой убежденностью). Для Генри Хопкинса Лубина будущего вообще не существует.
Лубин. Если под этим словом вы понимаете пустые мечты о тысячелетней жизни, которыми пользуетесь, как пучком моркови, чтобы заманить невежественного осла-британца в избирательную будку и заставить его отдать вам свой голос, то такого будущего для меня действительно не существует.
Бердж. А вот я способен заглянуть в него. И не только потому, что мне — при всей своей скромности не умолчу об этом — присущ известный дар предвидения, но еще и потому, что я прошел через адвокатуру. Адвокат — первый советчик в семейных делах. Его обязанность — думать о будущем и знать прошлое. Его контора — в полном смысле слова современная исповедальня. Помимо всего прочего он составляет завещания для своих клиентов. Он должен уметь разъяснить им, каким образом они после смерти могут обеспечить своих дочерей. Не пришло ли вам в голову, Лубин, что, если вы проживете триста лет, вашим дочерям придется чертовски долго ждать наследства?