Древняя. Я, как Архелай, скоро заметила, что мои статуи, воплощавшие телесную красоту, перестали казаться мне прекрасными. Тогда я пошла дальше — принялась лепить и писать гениальных мужчин и женщин, вроде тех, про которых упоминает предание о Микеланджело. Но, как и Марцелл, я уничтожила свои создания, когда увидела, что в них нет жизни, что они еще мертвее, чем труп, так как даже не разлагаются.
Древний. А я, как Акис, стал бродить по горам без друзей, в одиночку, так как уразумел, что моя творческая сила способна воздействовать лишь на меня одного. А потом перестал и бродить по горам, потому что понял: они мертвы.
Акис (пылко протестуя). Нет! Насчет друзей я, пожалуй, согласен, но горы — всегда горы: у каждой свое название, свой неповторимый облик, мощь, величие, красота…
Экрасия. Что я слышу? Акис стал декламатором?
Древний. Все это лишь метафоры, бедный мой мальчик. Горы — это трупы.
Вся молодежь (возмущенно). Что?
Древний. Да, трупы. В недрах земли, где под чудовищным давлением все еще бушует непостижный уму солнечный жар, камень живет в бешеной пляске атомов, как живем мы, хотя и не так бурно. Выброшенный же на поверхность, он умирает, как глубоководная рыба, и мы видим лишь его холодный труп. Мы дорылись до раскаленного ядра земли, как первобытный человек дорылся до подземных вод, и мы знаем: ничто не выходит живым из этих огненных глубин. Ваши ландшафты и горы — это лишь отмершие чешуйки и выпавшие зубы вселенной, на которых мы живем, как микробы.
Экрасия. Ты кощунствуешь над природой и человеком, древний!
Древняя. Дитя, дитя, будет ли столь же восторжен твой отзыв о человеке, когда ты, подобно мне, наглядишься на него за восемь веков и увидишь, как он погибает от нелепой и все же неотвратимой случайности? Разочаровавшись в куклах, как вот этот мой сверстник разочаровался в друзьях и горах, я обрела высшую реальность в себе самой. Здесь и только здесь для меня открылась возможность творить и создавать. Если рука моя была слаба, я напрягала волю, чтобы сделать ее сильней, и на ней вырастали мускулы. Поняв это, я поняла, что создать себе десять рук и три головы — отнюдь не большее чудо.
Древний. Эти чудеса постиг и я. Я просидел пятьдесят лет, созерцая эту свою силу и напрягая волю.
Древняя. Я тоже. Еще пять лет я превращала себя в самые разные фантастические чудовища: ходила на дюжине ног, работала двадцатью руками и сотней пальцев, смотрела на все четыре стороны сразу восемью глазами на четырех головах. Дети в изумлении убегали от меня, мне приходилось прятаться от них, и древние, давно уже отвыкшие смеяться, мрачно улыбались, проходя мимо.
Древний. Мы все прошли через эти глупости. Пройдете и вы.
Новорожденная. Ах, сделайте, пожалуйста, чтобы у вас выросло побольше рук, ног и голов. Вот будет забавно!
Древний. Мне хорошо и в моем нынешнем облике, дитя. Теперь я пальцем не шевельну даже ради того, чтобы отрастить себе тысячу голов.
Древняя. А я отдала бы все на свете, чтобы у меня совсем не было головы.
Вся молодежь. Что? Совсем не было головы? Как? Почему?
Древняя. Неужели не понимаете?
Вся молодежь (качая головами). Нет.
Древняя. В один прекрасный день, когда мне надоело учиться ходить одними ногами вперед, другими назад и всеми сразу вбок, я присела на скалу, оперлась четырьмя подбородками на четыре ладони, четырьмя локтями на четыре колена, и мне внезапно пришло в голову, что эта чудовищная машина из голов и конечностей имеет к моему «я» ничуть не большее отношение, чем мои былые статуи, что она — всего лишь порабощенный мною автомат.
Марцелл. Что значит «порабощенный»?
Древняя. Тот, кто делает, что ему приказано, — раб; тот, кто приказывает, — господин. Ты, в свой черед, тоже усвоишь эти слова.
Древний. Ты усвоишь и другое: привыкнув к тому, что за него все делает раб, господин уже не может жить без него и сам попадает к нему в рабство.
Древняя. Вот так я догадалась, что стала рабыней раба.
Древний. Открыв это, мы принялись избавляться от лишних голов и конечностей, пока наконец не приняли прежний облик и не перестали пугать детей.
Древняя. Но я по-прежнему в рабстве у своего раба — собственного тела. Как мне избавиться от него?
Древний. Вот это, дети, и заботит древних. До тех пор пока не разорваны узы, связывающие нас с нашим тираном-телом, мы не выполнили своего предназначения.
Новорожденная. В чем же оно?
Древний. В том, чтобы достичь бессмертия.
Древняя. Наступит день, когда люди исчезнут и останется только мысль.