И вот три года назад, под конец января, вся эта каша и заварилась. Началось с пустяка: пришла моя Вавка на работу в новой кофточке. Такая, знаете, из черного бархата, рукав короткий, вырез глубокий, все в обтяжечку, и на левой, значит, груди аппликация с бисером. Простенько, но с идеей.
Посмотрела я на эту кофточку — и обидно мне стало: невезучая я, как росомаха, в какую очередь ни встану — везде товар передо мной кончается.
— Французская, что ли? — спрашиваю.
— Нет, — отвечает мне Вавка, — выше поднимай, Зинаида: в Гонконге такие делают. А что?
— Да ничего, — говорю. — Все к тебе идет, все на тебе смотрится. Только зря ты эту кофту купила. Внешность-то твоя какая? Готическая. Ты строгое лицо свое веселеньким должна обрамлять, недоступности в тебе и так достаточно.
Я ей по-человечески, как подруга подруге. Но Вавка, смотрю, сразу соскучилась. Села возле прилавка, руки на колени бросила, смотрит так равнодушно и говорит:
—Права ты, Зинаида, продешевила я впопыхах. Из-за какой-то тряпки дурацкой счастье свое, возможно, прохлопала.
— А что, — спрашиваю, — там еще что-нибудь давали?
— Где «там»? — отвечает мне Вавка. — У женщины брала, с рук. Возле магазина «Маруся».
— А сколько заплатила?
— Сама не знаю, много или мало. Поглядим.
Смешно мне тут стало.
— В кредит, что ли, — спрашиваю, — спекулянтки теперь торгуют?
Молчит моя Вавка, разговаривать со мной не желает. Ну и я вязаться к человеку не стала. Вижу, и без того в расстройстве она.
Тут клиент как раз зашел, солдат-пограничник, фотоаппарат ему понадобился. «На побывку, — говорит, — приехал, нарушителя, — говорит, — злостного задержал. Теперь хочу любимых девушек запечатлеть, чтоб оставшуюся часть военной службы воображением скрасить».
А сам все на Вавку умильно поглядывает: для кого ж ты, мол, лапушка, так хороша? В другой бы раз Вавка случая не упустила: любила она над солдатиками посмеиваться. Но тут ее как будто подменили. Подает она ему аппарат, смотрит сурово и говорит:
— На кого это ты глаз положил?
— На тебя, — отвечает ей паренек и в краску весь ударяется.
— Выше цели берешь. Ты простой карандаш, вот и стой передо мной навытяжку.
Посмотрел на нее солдат — не шутит она. Расстроился, рукой махнул и ушел.
— Что ж ты, Вавка, — говорю, — такой мальчик заметный, а кожа какая нежная.
— Ай, пошли они все, — отвечает мне Вавка с досадой. — И ты отстань, надоела.
На этом наш разговор и закончился.
Недели две она эту кофту носила. Без радости, без души, я уж каяться начала, что настроение ей испортила. Суровая стала Вавка моя, молчаливая, на вопросы отвечает нехотя и в глаза избегает смотреть. Все о чем-то думает. И надумала — на свою погибель.
Вдруг является на работу в манто. Думала я, что синтетика, пригляделась — и обмерла. Темная норка, натуральная, с платиновым блеском, во сне я подобного меха не видела.
— Ты что, — говорю, — девушка, с ума сошла? В этакой вещи сюда явиться! Да к нам на крыльцо теперь автоматчика надо ставить. А ну как спросят, где взяла?
— Скажу, подарили, — отвечает мне Вавка совершенно спокойно. И видно по лицу, что этот мех ей тоже радости не доставляет. Знаете, когда у женщины новая вещь заведется, да еще дорогая — и сама вроде новой становишься. А Вавка будто бы постарела: синяки под глазами, лицо бледное, нездоровое.
Ох и рассердилась я тогда!
— Ладно, — говорю, — дело твое. Подкараулит тебя наша слободская шпана — без манто, а то и без головы останешься. На плохую дорожку ты встала, подруга. С уголовным миром связалась, если не хуже.
Усмехнулась Вавка, головой покачала.
— Сказки все это, Зиночка. Нет никакого уголовного мира. Есть один только мир, в котором мы живем, надо в этом мире как-то определяться.
— Вот спасибо, объяснила, — говорю. А на душе у меня нехорошо что-то стало. — Мужика, что ли, завела богатого?
— Ну, прямо, — отвечает Вавка, — дождешься от них. Не те времена, Зиночка.
— Купила, значит? — спрашиваю с юмором.
— Выменяла.
— На что?
— А на кофточку гонконгскую, помнишь?
Здорово я тогда обозлилась.
— Трепло ты, Вавка, и что за радость перед подругами воображать? Если вещь твоя, вот тебе мой душевный совет: сдай ее поскорее в комиссионку.
— Это я еще посмотрю, — отвечает мне Вавка. — Может, сдам, а может, и обменяю. Не в деньгах счастье. Ты мне лучше скажи: не заметно ли во мне каких перемен?