Послышался тихий стон.
- А я ждал этого. Очень. – Он присел на хрустящую кровать, и погладил светлые волосы. – Повернись ко мне. – Потребовал мужчина, однако Идл никак не отреагировала. – Повернись, а то сделаю больно. – Последние слова были сказаны слегка печально. Отчужденно и отрывито. – У меня не будет выбора. – Райт немного откинул одеяло и взялся рукой за лицо девушки, однако резко замер, почувствовав кожей пальцев грубую мужскую щетину.
- Сюрприз… - с глупой улыбкой, и неловким взглядом из-под одеяла высунулось лицо, явно не принадлежащее девушке. Молодой человек попеременно хлопал глазами и, судя по всему, был очень счастлив, что во тьме сложно понять размер тела, которое пряталось под толстыми слоями теплой ткани.
- Ты… - лицо врача в тот же момент переменилось, зрачки засветились неконтролируемой яростью и злостью, а на губах появился мерзкий, животный оскал. Хоффман резко схватил «гостя» за шею, другой рукой вытащил и раскрыл скальпель, прижав лезвие к уху Айзека. – Потрясающе. Чего-то такого я и должен был ждать от вашей семейки, которая плохо понимает договоренности. Но за то нормально понимает физическую силу. Где твоя сестра? Отвечай, или, я клянусь, я тебя порежу!!
- Воу, воу, тише… она просто пошла погулять, в бар, пивка попить. У вас тут комендантский час, никому никуда нельзя… она придет, к утру, правда. Сказала, придет, а я чтоб полежал за нее… - Идл испуганно смотрел на скальпель, который медленно становился бордовым, а по шее текла струйка крови. Не было понятно, врет он или нет.
- Она подставила тебя. – Хоффман шипел. – Племя дегенеративных идиотов с любовью выезжать из проблем за счет другого, браво. Я прочти что искренне в восторге от вашей семьи. Прямо-таки… карикатурная родня. Я запру тебя здесь, и если выясниться, что ты солгал мне, я порежу твое тело на крошечные кубики, и скормлю собакам во дворе, ты понял меня? Мир ничего не потеряет, если ты, вдруг, сдохнешь, а вот собаки походят сытыми пару дней. Что думаешь, болезный?
- Ага… - Айзек медленно кивнул. – А еще мир ничего не потеряет, если мою сестру собьет автобус по пути в пивнуху, да? Что мир вообще может потерять?
Райт чуть вздрогнул от этого замечания, и, словно на пару секунд провалился в воспоминания. Правда тут же пришел в себя, вдавливая скальпель глубже в кожу.
- Хочешь продолжать говорить со мной? Это такой способ самоубийства? – Оскал превращался в усмешку.
- Мир слишком щедрый, чтобы от кого-либо чувствовать потерю, мужик. – С печальной ухмылкой продолжал Идл старший, хотя голос теперь больше походил на хрип. – Потерю тут будешь ощущать только ты, если это произойдет. Время идет. Будешь его тратить на то, чтобы кормить собак, или поторопишься? Бар налево от входа, за углом, если она не наврала мне. В пятисот метрах отсюда.
- Если её там не будет, я заставлю тебя пожалеть за свою тупость. – Взгляд становился неадекватным. – Пошел на поводу у больной бабы. Повелся, теперь читает мне проповеди, ничтожество. Клянусь, я сделаю из тебя консервы, а её привяжу к кровати и буду ебать той бутылкой пива, которое ей срочно, вдруг, стало необходимо. Животное. Не доходит слово «нельзя». Ну ничего, дойдет. – Райт резко развернулся, вышел из палаты и закрыл ее на ключ. Руки влажнели от злобы и нервов.
Все по кругу. Все заново. Но он, хотя бы, чувствовал себя живым.
Идл старший с печальным недоумением смотрел вслед удаляющемуся человеку. Кто здесь не понимает слово «нельзя»? Кто здесь так отчаянно проецирует собственные наркотические слабости на другого человека? Мерзкие слабости. Пошлые.
Просто вымыть ложки с вилками теперь не поможет, чтобы немного полегчало.
Он унижает. Считает себя лучше, умнее, сильнее. Чище генетически. Достойнее. Врач настолько укоренился в уверении собственной непревзойденности, что люди им ощущались, словно мусор под ногами. Можно было бы игнорировать, а можно был бы пнуть, в плохой день. Даже любимая женщина – мусор. Социально не состоявшаяся, импульсивная. Наверняка Райт считал её, до кучи, глупой и не очень-то красивой по «адекватным» стандартам. И вот этот человек думал, что он любит? Любит что? Её, или свои чувства к ней? Её, или удовольствие от её бесконечного, печального унижения? Может, любит её боль? Ощущение снисхождения и омерзения, которые являлись топливом для страшной похоти.