Едва удалось схватит и кое как удержать оба костыля. В последний момент подступал страх, и фантомная ноющая боль в ногах, но Хел упорно её игнорировала, в конце концов оперевшись и поднявшись с кровати.
Она тут же зашаталась. Ноги рефлекторно царапали собой пол, и дотрагиваться до них было ужасно больно. Костыли так и норовили выскочить из подмышек, то пугало еще больше. Все же, стиснув зубы, Идл кое-как поползла вперед. Как ходить на этих палках? Она упадет на них. И не раз.
Путь до двери казался необъятно долгим. Благо, ручка двери открывалась нажатием, а не поворотом, иначе все старания были бы практически насмарку. Едва подавляя дрожь, девушка высунулась в полупустой коридор, где мимо иногда ходили озабоченные медсестры. Никто не смотрел в сторону сумасшедшей пациентки, которая, спустя несколько дней уже лезет на костыли и куда-то ползет, несмотря ни на что. Скользили случайные, быстрые взгляды, но не более того. Им всем было все равно.
Начищенный до блеска кафельный пол пугал. Казалось, стоит на него стать – тут же можно растянуться навзничь и быть убитой двумя громоздкими палками, что предназначались для больных или инвалидов. Пригодилась бы коляска, но Хел не очень-то спрашивали.
Обгоревшие волосы спутались и стояли торчком, под глазами пролегли глубокие синяки. Идл нервно сглотнула и принялась бубнить себе под нос: «палата четыреста один, четыреста один…». С ужасом она постепенно понимала, что палата четыреста один находится на этаж выше. Нужно либо найти где-то тут лифт, либо до ночи кувыркаться по лестнице, одно из двух.
И к любому варианту Хелен была готова.
* * *
Кружилась голова. От такого хождения укачивало и, хоть ей повезло найти лифт, она все равно несколько раз шлепнулась прямо на ровном месте. Закусывала губы, чтобы не закричать, и чтобы к ней не сбежалась вся больница, упорно вставала, ползла к кушетке, не видя позади себя тонкую, едва заметную полоску крови от одной из ног.
Четыреста один. Ему так плохо, что он не может встать? Что случилось, почему? Она чувствовала то печаль, то отречение, то злость, то страх. Хотя здравым умом понимала, что не имела сейчас права злиться на Хоффмана. Ей нужна была кожа? Дал. И что-то свербящее внутри твердило, что, если бы ей нужна была печень или почка, он бы тоже дал. От этих мыслей хотелось рыдать.
От сердца отлегло, когда увиделись те самые цифры. Приползла-таки. Для чего? Идл сама не знала. Для чего-то. Просто хотелось, и все тут, хотя на лбу выступали капли пота, а руки дрожали. И без того больное тело охватил внезапный озноб, столь сильный, что не получалось заставить себя нажать на ручку палаты, за которой слышалась какая-то возня. Самоуверенность испарялась, её место занимали боль, неловкость, и страх. Что ему говорить? «Дед, ты там сдох, что ли?». Или: «я пришла тебя насиловать, охамелый мудак». Нет. Просто нет, почему-то.
В ту же секунду дверь открылась сама, девушка вскинула брови и зашаталась. В неё едва не врезался высокий человек в белом халате.
Он так же непонимающе поднял брови и застыл. Рубашки на нем не было, только толстый слой бинта на торсе и груди, который едва скрывал рабочий халат, и брюки. Не было и очков, которые заслоняли бы взгляд серых, удивленных, даже потрясенных глаз.
- Хелен? – Тихо спросил врач и тут же оживился. – Что ты тут делаешь?! Ты в своем уме вставать на ноги?
- Привет, сосед. – Одна криво ухмыльнулась и уставилась в пол. Фальшивая ухмылка дрогнула.
- Ты что, волновалась за меня? – Брови поднимались все сильнее. Хоффман словно ощутил шок, затем непонимание, затем губы стали сами собой стали расплываться в доброй, счастливой улыбке. – Ты волновалась за меня. Со мной все хорошо, не переживай, я в полном порядке. – Он стал смотреть по сторонам и, не найдя взглядом ближайшую кушетку, взял девушку под руки, взвалил на себя и завел в палату.
- Ни хрена я не волновалась. – Лицо краснело и тут же становилось безучастным. Подбородок вздрагивал. – А что ты не заходил? Что, передумал разводиться?
- Хелен. – Мужчина осторожно усадил девушку на заправленную постель и ласково погладил рукой по голове. – Нет, конечно нет. Мне сказали, ты спишь, отдыхаешь. Пока ты спишь, я был у пациентов, которые пришли в себя после пожара. Это моя работа.