И никакая женщина не простила бы ему то, что он кого-то представлял в постели вместо нее. Но никакой женщине об этом так и не довелось узнать, даже его жене. Представлял, раз за разом.
Потому что все остальное, что не вписывалось «в образ», однажды перестало его возбуждать. Образ, к которому мужчина питал отвращение и вожделение вперемешку. Образ, от которого подташнивало, до дрожи, но хотелось схватить, и заставить посмотреть на себя. С которым хотелось уединиться. С которым были связаны все, абсолютно все низменные фантазии, желания, сны.
Образ, который вызывал внутри ком неисполненной ярости, и… любовь. В каком-то роде.
Когда его трогала другая женщина, в ту же секунду он начинал представлять… не её. Словно его трогал кто-то другой, вполне конкретный. Ненавистный и желанный. Мечтал в тот момент о разных мерзостях, от которых даже у опытного сексолога волосы встали бы дыбом, но эти фантазии никогда не покидали пределы головы. Никогда.
Еще появилась больная тяга мыть ложки и вилки, постоянно перемывать их, даже если они были чистыми. Казалось, Райт так сбрасывал напряжение. Мыл ложки и вилки. Много, и очень часто. А потом ножи, любовно проводя губкой по бликующему лезвию. В целом, врач сильно изменился, хоть и не хотел это признавать. События прошлого впечатались к нему в подсознание так глубоко и едко, что, казалось, их нельзя было вытравить ничем. Ни работой, ни хобби, ни даже новой семьей. И они ни в коем случае не хотели оставлять. Он чувствовал, как гнил, гнил, ни сходя с места, медленно и страшно умирал на ходу.
Затем внезапно поворачивался, и с жуткой улыбкой спрашивал у жены: «вилочку?»
А она нервно вздрагивала, и отрицательно мотала головой. Давно перестала напоминать ему, что у них есть посудомойка. Казалось, ему даже не нравилось, что она сама мыла за собой посуду, как бы странно это не звучало. Он ждал, чтобы… не мыла.
Чтобы была блондинкой со стрижкой, и чем чаще стояла к нему спиной, тем лучше. Но она никогда не замечала, что сзади он смотрит на нее чаще, чем спереди. Или же… не хотела замечать.
Все равно он ей не изменял.
*Amaranthe "Massive addictive"
Стекла солнечных очков
We're the same
But different people
And now we have gone
And thrown this aside
But are we not answerable to committing a crime
I thought us invincible, I'm losing my mind*.
- Мы с тобой давно вышли из каменного века, так что даже шутки в таком ключе вызывают у меня отвращение. – Райт повернулся к окну и равнодушным проводил взглядом пролетающую мимо птицу. – Еще пошути про лоботомию на дому, или про кровопускание.
- Да ладно вам, доктор Хоффман, это юмор, шутить можно, о чем угодно!
- Калеб, ты – дурак. Не понимаю, как тебя занесло на медицинский…
- Нормально. Я все экзамены сдал на отлично. – Судя по всему, интерн немного обиделся, но решил не подавать виду. Ему совсем не просто давались отношения со своим наставником, тот сильно его критиковал, не давал проявить себя, давил, и даже иногда задирал. Совершенно неприемлемое поведение для педагога, но Райт был таким, и поменять его невозможно, как, впрочем, любого другого человека, только если он не захочет измениться сам. Или его не изменит что-то…
На улице начал моросить холодный летний дождь. Ветра не было, капли вертикально падали с неба и ударялись о здания, дороги, прохожих. Одной из таких прохожих была одинокая женская фигура с полосатым зонтом, уверенно шедшая по улице, совершенно не обращая внимания на свежие лужи и редкие люки. Длинные волосы, забранные в высокий хвост, болтались из стороны в сторону, цепляясь за сумку и юбку молодой особы. На секунду она остановилась и начала набирать в телефоне чей-то незнакомый номер.