Визжат женщины.
— Девушек уведите, — приказывает инспектор тому, кто в штатском. — На кухне их поместите, пусть поуспокоятся.
Кловис направляется к служебному крылу, инспектор же тем временем спрашивает у Листера:
— И всю ночь вы ничего не слыхали? Выстрелов? Или там криков? Стонов?
Ветер кружит над домом Клопштоков, хлопают ставни.
— Нет, инспектор, — отвечает Листер. — Ночь бурная была.
По въезду чередой ползут машины.
Доктор осмотрел тела, полиция сделала свои предварительные выводы, библиотеку осмотрели и сфотографировали. Изъяли записку барона о том, что он застрелил жену и секретаря, сейчас сам застрелится и просит никого не винить. Инспектор разрешил Листеру прочесть записку, но отказал в этом репортерам, которые сейчас толпятся в парадном холле и галдят ужасно.
Женщины выпущены из кухни, дав краткие, сбивчивые показания, и теперь присоединяются к остальным у порога библиотеки.
— Нет, я должна бросить последний взгляд, — заявляет Элинор.
Элоиз скорбно смотрит в телевизионную камеру, которая спешит ее запечатлеть. Гул репортерских голосов еще нарастает, когда, одно за другим, на носилках выносят из библиотеки прикрытые тела.
— Вернемся, — Листер поворачивается к своей компании, — к нашим баронам.
Тела кладут в машину «скорой помощи». Полиция опечатывает парадные покои, прогнав репортеров под убывающий дождь, а слуг попросив разойтись по своим помещениям.
Доктор предлагает увести дам, помочь им, сделать, может быть, укол, но те мужественно отказываются.
— Жене швейцара, — советует инспектор, — той не мешало бы помочь немножко. Эту лучше бы увести.
— Я бы и его увел, сэр, — рекомендует Листер.
Репортеры толкутся у черного хода.
— Инспектор, — говорит Листер. — Я сам с ними разберусь и быстренько их спроважу. Мы все потрясены. Если вам понадобится еще информация, мы к вашим услугам.
— Спасибо вам, да, что ж, так будет очень даже хорошо, — говорит инспектор. — Парочку своих людей я оставляю для охраны дома. В библиотеку, наверх, никого не пускать, никого.
Элоиз говорит:
— Никто наверх и не сунется, будьте уверены. Наверху мой Матисс, мой Гойя. Не шутка, понимаете.
— Прошу прощения? — недоумевает инспектор.
— Она переутомилась, — объясняет Листер и шепчет на ухо инспектору несколько слов.
— О как. — Инспектор оглядывает Элоиз.
Листер шепчет еще несколько слов, пальцем указывая на потолок.
— Ух ты! Н-да. — Инспектор поднимает взгляд. — Нам про него известно. Родственник баронессы.
— Нет, барона.
— Да ну? Дела. Несчастная семья.
Листер, понизив голос, добавляет еще одно сообщение.
— Ну-ну, раз он отец, вы все по справедливости решили, — заключает инспектор, торопясь присоединиться к своим людям в полицейской машине, которая ждет у черного хода. Пробравшись сквозь толпу, не отвечая на вопросы, он уезжает.
Очень скоро четверо преданных Листеру журналистов идут к своим машинам с портфелями под мышкой и отбывают тоже.
— Теперь насчет мелкой сволочи, — говорит Листер присным. — Элинор и Кловис часть публики берут на себя и ведут в гостиную. Мы с Элоиз проводим пресс-конференцию в буфетной. Адриан, Айрин могут провести круглый стол на кухне вместе с Пабло, олицетворяя точку зрения молодежи. Мистер Сэмюэл, мистер Макгир — вы можете курсировать.
Все располагаются соответственно его указаниям. Вспышки камер. Микрофоны перебрасываются из уст в уста, как раздаваемые оголодавшим паломникам горячие хот-доги.
Все голоса заглушает дикий вопль: это наверху приступает к завтраку молодожен.
Элинор говорит:
— Как конь — понес и мчится, без седока, неведомо куда.
Адриан говорит:
— Бегство педераста.
На что интервьюер, не расслышав из-за шума, отзывается:
— Бегство целой расы?
— Нет, — отвечает Адриан.
Листер рассказывает:
— ...и вот, значит, одно время, в юности, я был профессиональным клакером. Аплодировал самым знаменитейшим певцам в мире. Оплачивалось это прилично, но ведь и то сказать, аплодисменты требуют умения — это искусство, тут важно чувство времени...
— Чувство локтя... — говорит Элинор.
Адриан рассуждает:
— Смерть — уж такая штука, не протрезвишься, не проспишься...
Вклинивается голос Пабло:
— ...раскладывать по полочкам. Квадраты, кубы. Это развивает...
Элинор говорит:
— Как дети, играют на свадьбах и на похоронах. Я играла вам на свирели, и вы не плясали, я пела вам печальные песни, и вы не рыдали[14].
Поворотясь на стуле к вопрошателю у себя за спиной, Листер говорит: