Дотла!.. Жаль!.. Мужику-то каково без дома, а?..
Я окончательно пришел в себя. И понял все... Мы, Пархоменко, Луговой, другие наши товарищи, находились на территории Турции перед обуглившимся остовом дома.
Тут же на земле лежала и тихо плакала убитая горем женщина в черном хозяйка сгоревшего дома...
Сотни глаз с благодарностью взирали на нас. В этот тяжелый час словно исчезало расстояние, отделявшее друг от друга людей той и этой стороны... Большое человеческое горе сблизило нас.
В толпе я разглядел красивую молодую женщину с родинкой, жену учителя.
- Здравствуй, девушка!
- Здравствуй, брат!
- Ты узнала меня?
- Конечно. Ты Автандил Джакели.
- А как звать тебя?
- Мевнунэ.
- Ты не обижаешься на нас?
- Что ты, брат! Если б не вы, выгорело бы все село!
- Испугались, Мевнунэ?
- Конечно. Но теперь ничего... Обошлось... А ты как, брат? Очень больно?
- Нет, Мевнунэ, уже не больно...
- Что же это получается, брат... Нужно было случиться пожару, чтобы мы встретились...
- Пойдем, Авто! - шепнул мне Пархоменко.
Я повернулся лицом к нашему селу. Оно было тут же, в десяти шагах, такое близкое и родное. У берега ручейка стоял Чхартишвили, уставший, грязный, в истрепанной одежде. Мы медленно двинулись. С обеих сторон меня поддерживали Пархоменко и Луговой. Переправившись через ручей, подошли к майору. Он не сказал ничего, лишь одобрительно похлопал нас по плечам и внимательно взглянул на мои обгоревшие руки. Пройдя еще несколько метров, я обернулся. Наши солдаты спокойным, деловым шагом возвращались домой, уставшие, обтрепанные, черные от сажи и все же довольные и веселые. Вооруженные ведрами, лопатками, топорами, пограничники перебирались через ручей, поднимались по холмику и молча выстраивались за своим командиром... Это была удивительная картина!..
Дождь лил не переставая. Шипело, дымилось и постепенно затихало пожарище... Собаки уже не выли, собаки лаяли. Наступало утро.
В конце сентября и к началу октября побережье - по эту и ту сторону полно рыбаков. С утра до вечера стоят они словно изваяния в двух-трех шагах друг от друга. Время от времени они крутят над головой длинную шелковую снасть и ловким движением забрасывают ее в море. На конце снасти блестящая металлическая приманка в виде рыбешки и тройной крючок. Как только крючок опустился в воду, рыбаки начинают быстро и плавно выбирать снасть.
Осенью к побережью идет сарган [Сарган - морская рыба, обитает в водах тропического и умеренного поясов]. Он преследует ставриду и хамсу, гонит их к берегу. Окружив с трех сторон косяк, сарган врезается в скопище рыбы, словно голодный волк в овечье стадо. Что творится! Море бурлит и кипит, как вода в котле. Тогда и выходят рыбаки на пррмысел саргана. С веселыми громкими возгласами тащат они на берег жирную, сверкающую на солнце синей спиной и белым брюхом рыбу.
С нашей вышки все побережье видно как на ладони.
На пляже заставы у небольшого пирса стоят две лодки:
одна большая, рыбацкая, другая - поменьше, моторная.
Моторка принадлежит нам, на ней по утрам и вечерам старшина Зудов и лейтенант Королев проверяют побережье. Большая лодка - колхозная. В колхозе есть рыболовецкая бригада, которой руководит Али Хорава. Все лето лодка бригады стояла без дела у пирса. Краска на ней осыпалась, несколько досок сгнили.
Сегодня с утра к берегу привалил целый караван ставридки и хамсы. Перепуганная рыба прямо-таки лезла на пляж. Ватага ребятишек с визгом носилась по воде, пригоршнями выбрасывая- рыбу. Потом появился первый небольшой - косяк саргана. Словно опытный разведчик, они присмотрелись к скопищу мелкой рыбы и повернули обратно. Теперь начнется! Теперь жди полчищ!
Я вижу, как бригада Али Хорава хлопочет вокруг своей лодки. Двое меняют прогнившие доски, другие красят лодку в веселый белый цвет. Сам Али и Мухамед Ванилиши возятся с разостланными на песке огромными сетями. Похоже, на днях бригада соберется в море на ночной промысел. Али придет к майору, попросит разрешения - с наступлением темноты без разрешения Чхартишвили никто не смеет выйти в море. Но Али... Разве может майор отказать в просьбе Али Хорава? Али пробудет в море до утра, а утром он принесет нашему повару лучшую часть улова. Это уж как пить дать! На заставе знают:
если Али Хорава вышел в море, жди наутро уху и жареную рыбу! И потому сейчас Пархоменко и Луговой, наблюдая за приготовлениями бригады Хорава, молят бога о том, чтобы скорее собрался в поход старый рыбак Али Хорава...
- Добрый вечер, Автандил Джакели!
- Вечер добрый, уважаемый Али!
- Узнал я, ты свободен сегодня.
- Свободен, уважаемый Али.
- А послезавтра кончаешь срок службы, едешь домой.
- Еду, уважаемый Али.
- Рад?
- Очень.
Али уселся на край пирса, свесил вниз ноги, не спеша достал кисет, набил трубку, закурил.
- Пошел сарган.
- Видел, уважаемый Али. Утром, видел, играла рыба, - Сегодня ночью выхожу в море.
- С бригадой?
- Нет, с бригадой пока рано, рыба еще далеко.
- Один?
- Почему один? Ты пойдешь со мной.
- Я? Как я?
- Так сказал Чхартишвили.
- Он сам назвал меня?
- Нет, тебя назвал я. Он разрешил.
- А... Почему именно я, уважаемый Али?
- Ты нравишься мне... Хочу научить тебя своему ремеслу... К двенадцати часам будь готов... До свидания!
- Спасибо, уважаемый Али!
Али Хорава выбил трубку, медленно спустился по бетонным ступенькам, зашагал вдоль берега.
Мы плывем по светлой полосе, проложенной лучом прожектора на море. Я сижу на корме, у мотора, Али Хорава - на носу, спиной ко мне. Море чуть колышется, и брызги воды приятно освежают мне лицо. Рыба играет в свете прожектора. Иногда она подпрыгивает высоко, мелькает в воздухе серебристое ее тело и тотчас же со шлепком падает в воду.
По знаку Али Хорава я выключил мотор. Лодка по инерции проплыла несколько метров, потом остановилась и мерно заколыхалась. Луч прожектора переместился куда-то вглубь. Али Хорава развернул сверток, разложил на дне лодки жареную ставриду, мчади, бутылку водки.
- Подкрепимся, - предложил он.
- Может, после, уважаемый Али? Половим пока... - сказал я.
- Ловить еще рано, - ответил он, - рыба, пойдет к рассвету...
Он наполнил водкой крохотный рог, молча выпил, потом налил мне, затем закусил хвостом ставриды.
Я выпил так же молча и тоже закусил ставридой, - Значит, уходишь из армии? - спросил он.
- У хожу t уважаемый Али!
- Рад, говоришь?
- Рад, конечно... Но, с другой стороны, жаль расставаться...
- С кем это тебе расставаться жаль?
- Да так... Вообще... Привык я здесь ко всему. Трудно будет забыть...
- Что забыть?
Как вам ответить, Али Хорава?.. Разве сможет Автандил Джакели забыть бессонные ночи и веселые дни, проведенные здесь за эти два года? Сможет ли забыть Щербину, Пархоменко, Чхартишвили? Или ту красивую девушку учительскую жену Мевнунэ? Или дом на чужой стороне, сгоревший в ту страшную ночь? Или его самого - доброго мудрого старика Али Хорава? Или... Феридэ?.. Как вам объяснить все это, уважаемый Али? Да и зачем вам знать об этом?..
- Вообще - все... Два года не так просто забыть, - повторил я.
Али Хорава выпил еще и снова налил мне. Я быстро проглотил водку - мне почему-то захотелось напиться...
- А сколько тебе лет, сынок? - спросил он неожиданно.
- Скоро двадцать.
- Двадцать лет - это немало! - сказал он и стал набивать трубку. - Но ты мне не ответил: с чем тебе жаль расстаться?
Али Хорава поднял голову и пристально взглянул на меня. Освещенное луной его худое, испещренное глубокими бороздами лицо напоминало каменное изваяние.
В глазах старика угадывалась какая-то невысказанная мысль.
Меня пронзило подозрение.
- Уважаемый Али, - начал я осторожно, - вы чего-то не договариваете... Скажите мне прямо...
Он, видно, не ожидал такого вопроса и поэтому смутился. Чтобы скрыть смущение, он начал раскуривать трубку. Потом тихо произнес: