— Тебя не учили, что нельзя знакомиться на улице с чужими дяденьками?
— Тебя не учили, что некрасиво не отвечать на звонки?
Подошел вплотную. Но как увидел ее глаза, а в них ураган, чувство ярости от ее поведения в последние дни сменилось совершенно другими эмоциями. А потом она губу закусила, это была последняя капля. Финальная мысль, мелькнувшая в мозгу: «Не могу больше!» Подошел и поцеловал. Ее губы, ее тело через пальто в его руках, ее запах, она вся — это все бьет по оголенным нервам с адовой силой. Это съедающее много дней пламя вырвалось наружу и загасить его просто нереально в данный момент. Ему было по хрен, где они находятся, по хрен, что это ее зачуханный двор и дом. Он потерял ориентацию в пространстве. Расстегнул ее пальто, — проникая руками под теплую ткань, отодвинул шарф и с наслаждением впился в ее шею. Бл*дь, да он готов сейчас понять вампиров, каннибалов и всех остальных упырей, мать их. Он готов был сожрать ее, всю целиком.
Послышался звук подъезжающего авто, фары выхватили из темноты их пару и Поля резко отпрыгнула в сторону, как заяц, попавший под луч света. Сделала еще два шага назад. Медленно осмотрела парня с головы до ног, потом огляделась вокруг так же не спеша, несколько раз очень глубоко вздохнула, пытаясь восстановить дыхание, но видно, ей это не удавалось. Облизала губы и вновь посмотрела на Глеба.
— Я..я… ты как здесь? — самое гениальное, что смог выдать ее воспаленный мозг.
— За тобой, — убрав руки в карманы куртки произнес Глеб, пытаясь унять бешено бьющееся сердце и восстановить дыхалку. Орлов был готов к любому развитию событий: к препиранию с ней, к крикам, к побегу, но не к такому…
Моя третья с ним встреча, и надеюсь последняя. Или боюсь, что последняя
Прошел еще один год.
Рождественская ночь. Рождественский сон. И вновь он.
Я иду быстрым шагом по центральной улице Рима. Прохожих практически нет. Я знаю, что он где-то рядом. Я знаю, что он меня ищет. Я ускоряюсь. На миг останавливаюсь, чтобы убедиться, что оторвалась от преследования, но увы, это не так. Мужчина в черных джинсах, в черном пуловере и в такой же черной куртке быстро приближается ко мне. Я не выдерживаю, срываюсь на бег. Заворачиваю за угол, и вот я уже в Нью-Йорке, бегу к центральному парку. Мне кажется, что если я добегу до Земляничных полей и Мемориала Джона Леннона, я спасусь. Останавливаюсь внезапно. У пешеходного перехода стоит бабушка с палочкой — старенькая, скукоженная. Подхожу, улыбаюсь, беру ее под руку, помогаю перейти дорогу. Она поднимает на меня свои мутные глаза, чуть улыбается, пожимает своей морщинистой рукой мою руку и говорит:
— А ты не беги, девочка, ты присмотрись лучше, — и кивает головой в сторону дороги.
Я перевожу взгляд и вижу его на другой стороне, все в той же черной куртке, в черных джинсах. Даже на расстоянии я чувствую его пробирающий до костей взгляд. Поворачиваюсь к бабушке, но ее нет. Она исчезла.
Он движется ко мне, а я вновь бегу. И вот до парка рукой подать, но он, как и в прошлый раз, настигает меня, кладет мне на плечи руки, останавливая на ходу.
— Полина, да постой же. Ну вспомни же, наконец! Вспомни! Ты меня знаешь!
Сильно сжимает плечи. И опять его эти безумные черные глаза.
Я вырываюсь из сна. Пот течет градом. Меня трясет. В прямом смысле трясет. Я иду в ванную. Захожу, упираюсь дрожащими руками о край раковины. Поднимаю глаза на зеркало и пристально смотрю на свое отражение. Дикий, возбужденный взгляд, мокрый лоб, волосы в беспорядке. Почему? Почему он приходит ко мне? Кто ты, черт тебя дери?! Я тебя не знаю! Не знаю! Я тебя никогда не видела! Сзади меня в отражении появляется он. На этот раз не касается меня, удерживая одним жестким взглядом.
— Вспомни меня!