- Г...глеб, - чуть заикаясь, тихо, хрипло сказала я. Он остановился, посмотрел в мои затуманенные глаза, развернулся, выключил воду, взял с держателя большое банное полотенце, завернул меня и чуть подтолкнул к двери. Я зашла в спальню, но так и зависла на пороге, не решаясь подойти и залезть на кровать. Он обошел меня, сел на край кровати, внимательно наблюдая, создавая видимость того, что я сама принимаю решение остаться с ним или прямо сейчас уйти. Но мы знали оба две вещи: во-первых, даже если я захочу уйти, он не отпустит, а во-вторых, я не уйду, я до одурения, до потери пульса хочу его, в самом примитивном смысле. Просто его и просто во мне.
Я скинула полотенце, подошла и встала перед ним, провела рукой по его волосам, он притянул меня к себе, заставляя усесться сверху. Поцеловал, спускаясь губами ниже по шее, не пропуская ни одного миллиметра моей кожи, чуть прикусывая и тут же проходясь языком. Чуть поднял, намереваясь меня уложить на кровать, но я не хотела даже на секунду терять контакт с его телом. Я неодобрительно замычала, прикусила мочку его уха, потерлась о него, показывая как сильно хочу его. Второго намека не нужно было, он тут же приподнял меня и начал погружаться, медленно, давая привыкнуть. А для меня эта медлительность - как игра на оголенных нервах. Хотелось как можно скорее ощутить это чувство наполненности, но ускорить процесс я не могла, Глеб не давал ни единого шанса на самоуправство.
- Ох, - только и смогла выдохнуть я, когда он вновь потянул меня наверх и резко вернул на место, задавая темп. По моим венам уже текла не кровь, а горячая лава. Она бурлила, кипела, она требовала найти выход. А я в попытках помочь найти этот выход ускорялась, и вот когда, казалось, протяни руку и ты получишь желаемое, он железной хваткой остановил меня. Я издала жалобно-удивленный звук, похожий на скулеж щенка, а он снял меня с себя и заставил лечь на кровать, сам же навалился сверху, пригвоздив буквально, как беспомощную мягкую куклу к матрасу.
- Нет, малышка, так быстро ты это не получишь, - сказал прирывисто и поцеловал подбородок. Я обвела пересохшие губы языком и непроизвольно двинула бедрами. Он покачал головой, издав хриплый смешок. - Я помнил тебя все эти месяцы, - поцелуй в уголок рта, - я жил с этим, - прикусил зубами мочку уха, чуть оттянув. А меня затрясло, какой-то мелкой - мелкой, словно песчинки в пустыне, дрожью. - Я с катушек съехал за эту неделю, - прикусил кожу на плече, тут же лизнув место укуса. - Я ждал эту ночь, - прихватил зубами крайне чувствительный сосок на левой груди, и меня выгнуло дугой. - А я не люблю ждать, - переключился на другую грудь. - Теперь, ты должна заплатить по счетам, - его губы прошлись по животу влажной дорожкой вниз. - И заплатишь, - прикусил кожу на животе, и двинулся ниже. - Это я тебе обещаю!
И я зависла где-то между небом и землей, между адом и раем, где-то между. Это выматывающее, выворачивающее все нутро чувство. Мне хотелось, чтобы он довел меня до вершины, чтобы как можно скорее закончил свою бесчеловечную игру садиста. Но он продолжал дразнить: то подводя, то отступая, вызывая во мне возмущение и хныканье обиженной девочки. Глеб не давал мне улететь, но и не позволял приземлиться, удерживая своими уверенными действиями где-то между. Пока наконец-то он не дал надежду на завершение этой агонии: накрыл меня собой, вошел и замер. Я вцепилась пальцами в его ягодицы, пытаясь заставить двигаться, но он не шевелился. Я ощутимо прикусила кожу на его плече, всхлипнула от какой-то безысходности, от невозможности получить желаемое. Чувствовала, как медленно сгораю, как это состояние плавит мои кости, накручивая на вертел мои внутренности.
- Я не могу больше, Глеб, пожалуйста, - взмолилась.
Он резко выдохнул, опалив горячим дыханием мою шею, и начал медленно, но сильно вколачиваться в меня. С каждым толчком выталкивая все выше, и выше, и выше. Пока я не смогла наконец-то дотянуться до солнца. Меня выворачивало наизнанку, ломало и выбрасывало. Я потерялась в этих ярких, искрящихся, неописуемых по своей энергетике ощущениях. Наверное, я кричала, наверное, вслед за мной кричал он, наверное. Я не могу точно сказать. Этот разрушительный оргазм отключил у меня все слуховые и зрительные рецепторы. Мой организм должен был это сделать, но только для того, чтобы дать в полной мере почувствовать то другое, запретное, но от этого еще более желанное.