Отец задумчиво смотрел на сына, потом встал со своего кресла и подошел к окну, окинул взглядом печальную серую картину за стеклом: моросящий дождь со снегом, ветки деревьев, лишенные листвы, свинцовые облака. И не поворачиваясь к Глебу, несколько безразлично спросил:
- Ты так и не расстался со своей цветочницей?
- Тебя это не касается.
- Ошибаешься, милый мой, - сказал резко, отворачиваясь от окна. - Если мой сын в разгар назревающей войны задает такие вопросы, значит, очень даже касается! Слушай, а она знает, чем ты занимаешься? Знает, сколько на твоих руках крови? Знает, что ты не просто папочкин наследник, что ты по уши в этом во всем и никогда вылезти не сможешь? Она готова к этому?
Глеб, не мигая, смотрел, вдруг вспомнились ее слова «Отпусти меня. Ты не имеешь права меня втягивать в это».
- Глеб, оставь ее. У нее своя жизнь, у нее дочь. Ты простишь себе, если что-то с ней случится?
- Нет, пап, не прощу! Но... - он остановился, подбирая слова, - черт, - провел пятерней по волосам, - а если я не могу ее отпустить? Пытался, но не могу.
- Глеб, - сказал жестко. - По-моему, с детства я тебя учил, что не бывает «не могу», есть «надо».
Глеб вспылил.
- А, может, я сам разберусь со своей личной жизнью?
- Но ты этого не делаешь!
- Отец, я тебе уже говорил, не смей лезть в это!
Зная сына, Аркадий Иванович понимал, что лучше не доводить - таким путем ничего не добьешься. Тяжело вздохнув, сел в кресло.
- Как знаешь. Но давай договоримся, она не должна мешать делу. Хорошо?
- Не волнуйся. Не помешает, - раздраженно ответил Глеб.
Но парень не учел одного: яблочко от яблоньки недалеко падает. Развернулся и пошел на выход из кабинета. А потому не услышал, как отец тихо сказал:
- Не волнуйся, говоришь?
Взял мобильник, нашел нужный телефон и набрал.
***
Я зашла в свою квартиру. Когда-то я считала ее своим семейным гнездом. Когда-то я пыталась тут устроить уют. Когда-то я радовалась приобретению этой пусть не самой большой, но нашей квартирки. Когда-то, но не теперь. Прошла на кухню, уселась на табурет, пытаясь проанализировать, что же внутри меня изменилось по отношению хотя бы к этому дому? Что? Может, деньги и роскошь затмили разум и перевернули все во мне? Тут же горько усмехнулась, понимая, нет - это все он, он перевернул. Конечно, я осознаю, что богатство - это неотъемлемая часть Орлова, так же как резкость, самоуверенность и непримиримость. Но я вижу, что он готов уступать - нехотя, ему дается это тяжело, но Глеб готов наступить на горло собственным принципам.
Поднялась, прошла в комнату, переоделась и по привычке занялась уборкой. Так как жила одна уже неделю, то и убирать-то особо было нечего. Мне надо было занять себя до вечера, до его появления, и я быстро нашла и пыль, и мусор на полу, и еще добрую тройку дел. Лишь бы не потянуться к аппарату и не набрать его, или не написать плаксивое сообщение. А сделать хотелось и то, и другое и, причем, одновременно.
Прошло больше недели, как уехали Слава с Катей, а, кажется, минула эпоха. Еще немного и они вернутся. Я безумно соскучилась по своему Катенку. Но я понимала, что в связи с нынешней пока непонятной ситуацией, дочке лучше недолго пожить у бабушки в деревне.
Я сняла трубку и набрала маму. Минут пятнадцать пообщались о делах насущных, а потом я рассказала про новую работу, и попросила, чтобы Катюня побыла немного у нее, а как все войдет в свою колею, я ее заберу. Знаю, что обманывать нехорошо, но я ведь, действительно, собиралась найти новую работу. Мама обрадовалась и ответила согласием. Надо почаще навещать маму, она скучает по нам, одиноко ей, - отметила для себя. На вопрос, что делает Слава, родительница отмахнулась.
- Ой, Поль, да как всегда. Лежит вон. Что ему еще делать?
- Мам, так ты проси его помочь, он же не знает, что нужно, - по привычке попыталась я заступиться за мужа.
- Да, ладно уж, разберемся, доченька. Не переживай только. А насчет Катюни ты меня обрадовала. Ты этому, своему, не говорила? - пренебрежительно спросила мама. У нее всегда был такой тон, когда речь заходила о моем супруге. Интересно, а какой бы из Глеба супруг получился? Помогал бы он маме? Или нанял бы просто людей для этого дела? И каким бы тоном о нем говорила она? Тьфу, что за чушь в голову лезет, - отмахнулась я.