ий сад, так и не сняв белый фартук и поварской колпак. За ним семенила домоправительница с подносом в руках, на котором стояли рюмки и бутылки коньяка, красного вина и португальского портвейна. ― Вот ироды, ― ворчала она. ― Всю водку вылакали, а ведь десять ящиков было. Придется коньяком поминать. Мужчины благоговейно наполнили пузатые рюмки коньяком сорокалетней выдержки. Глаша подумала и разрешила себе налить до краев высокий стакан портвейном. Мы с Ариадной переглянулись и попросили красного вина в чисто символической дозе. ― Ну-с, ― вздохнул Аркадий Борисович. ― За помин души рабы Божей, необыкновенной женщины, незаурядной личности и яркой представительницы вечной тайны мироздания. Пусть земля ей будет пухом... Доктор заблестел глазами, глотнул из рюмки и закашлялся. ― Надо будет памятник поставить, ― задумчиво сказала Ариадна. ― У меня есть знакомый скульптор. Думаю, черный мрамор ей бы понравился. ― Боже мой, Боже мой! ― совсем закручинился Аркадий Борисович. Подумать только, мы больше не будем собираться в этом гостеприимном доме и раскладывать пасьянсы. Ах, какая несправедливость... Ну, почему она пошла по этой лестнице? Какая сила толкнула ее на этот роковой шаг по ступенькам? ― Действительно, интересно, куда Эмма Францевна направлялась ночью по боковой лестнице? ― облек Влад в словесную форму всеобщее смутное недоумение. ― Какая нам разница! ― воскликнул отец Митрофаний, широко взмахнув рюмкой. ― Душа ее, я уверен, уже беседует с ангелами в садах Эдема. Редкостной доброты и кротости нрава была женщина. Не будем же копаться в причинах и следствиях, а положимся на десницу Божию. ― Ах, вот вы как заговорили, святой отец, ― хихикнула Глаша. ― А помнится, когда Эмма Францевна отказала Вам в продаже землицы за еловым лесом, вы совсем не церковные выражения употребляли. Мы с удивлением посмотрели на домоправительницу. Стакан с портвейном был почти пуст, ее сморщенные щечки налились румянцем, а глаза озорно поблескивали из-под платочка. ― Что же вы, батюшка, теперь в святость ударились, али тогда ваш кровный интерес был затронут? Чем вам так еловый лес приглянулся? Говорят, где-то в наших краях Ванька-Удалец клад закопал. Неужто, вы его обнаружили? Мы разом повернули головы в сторону отца Митрофания. Батюшка сидел в кресле, бессильно откинувшись на спинку, с приоткрытым ртом. ― Откуда знаешь? ― просипел он. Потом грозно восстал из кресла, повернулся в мою сторону, указал перстом и загромыхал: ― Ты выследила и разболтала? Говори, Диавол в юбке, почто меня в искушение вводила?! Я чуть не впал в смертный грех в храме и не порешил тебя, прислужница Сатаны! Федор тоже вскочил, набычив шею и сжав кулаки. Ариадна ухватила отца Митрофания за плечи. Все что-то загомонили, размахивая руками, а я съежилась за спиной Федора. ― Что, клад, действительно, существует? ― раздался насмешливый голос Влада. Все застыли, разом умолкнув. Ариадна крепко держала батюшку, с мольбой заглядывая ему в лицо. Тот все еще играл желваками, но уже не порывался наброситься на «Диавола в юбке». Федор сжимал меня в объятиях и тяжело дышал. ― Да, клад существует, ― ответил Владу дядя Осип. ― Это уже секрет полишинеля, отец Митрофаний. Зря вы на Лизу напустились. Паренек немой ко мне приходил столоваться и золотыми самородками расплачивался. Вам он, наверное, тоже их дарил, не ведая, что это такое? Это я Лизе показал самородки и рассказал, что видел вас с Божьим человеком у реки. Святой отец рухнул обратно в кресло и совсем растекся по спинке и подлокотникам. Ариадна держала его за руку, как тяжело больного. ― Ах, сколько сил потрачено впустую, ― простонал он. ― Сколько интриг, ухищрений, лжи. Господи! Грешен я, грешен... Гордыня взыграла... Я хотел доказать оппонентам, что монах Авель был вовсе не юродствующим отшельником, а великой личностью, которому были доступны божественные откровения. Я хотел убедиться сам, что видения его ― не бред, а реальность, и присовокупить для вящей убедительности этот клад. Сведения о нем есть в письме Авеля к настоятелю Евлампиевского монастыря: «Аще было мне знамение: злата немерено сокрыто во тьме сырой, а отрыть клад надобно при яркой луне. Вы, преподобный, сию захоронку возле села Трофимовка поищите, а как найдете, так на богоугодное дело пустите ― храм Вознесения на том месте возвести укажите». Господи, прости меня, грешного... Голос его все тускнел, пока не перешел в еле слышный шепот. Казалось, он совершенно обессилил и впал в прострацию, модные очки съехали на самый кончик носа. Ариадна стояла рядом, гладила его ладонь и кусала губы, еле сдерживая слезы. ― Не расстраивайтесь, отец Митрофаний, ― Аркадий Борисович взял батюшку за другую руку и проверил пульс. ― Все пройдет. Перемелется, мука будет.