― Гоша! ― ужаснулась я. ― Он же с утра сидит в моей комнате некормленым!
Мы с Федором в спешке покинули оранжерею. Уже у дверей зимнего сада я услышала, как Аркадий Борисович рассудительно ответил Глаше:
― Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Спасение утопающих ― дело лап самих утопающих. Не стоит надеяться на помощь со стороны. Самому надо думать, постоянно оглядываться по сторонам, держать уши в рабочем положении и не расслабляться.
Стоит на минуту потерять контроль, впасть в сладкую дрему, растечься по креслу мохнатым ковриком, как желтые глаза опасности выплывают из темноты, и зубастая пасть скалится в мерзкой ухмылке.
Враг подстерегает под каждым кустом. Ты думаешь, что это безобидный одуванчик, а за мягкими пушинками скрывается хищная морда.
Бди!
ГЛАВА 19
Сытый Гоша вперевалку топал впереди, а мы с Федором еле плелись сзади. Сами знаете, на ходу очень трудно целоваться.
На дороге послышался шум мотора. Мы подошли к колоннам парадного входа как раз в тот момент, когда к дому подкатил скромный «Форд», и из него вышел Галицкий. Лев Бенедиктович был одет в ладно скроенный темно-серый костюм, белоснежную рубашку и при галстуке.
― Простите, я опоздал, ― извинился он, запирая машину. ― Что, уже все разъехались?
― Нет, самые близкие люди еще здесь.
Действительно, вся компания сидела в оранжерее, никто и не думал расходиться, хотя время уже перевалило за полночь.
Глаша внесла очередной поднос с бутылками и свежезаваренным чаем и кофе. Мужчины наполнили рюмки чем-то изысканно-крепким, дамы согласились на розовое вино.
― Вы уже, наверное, немало хороших слов сказали в память Эммы Францевны, ― качнул своей рюмкой Галицкий. ― Давайте помянем женщину непростой судьбы, незаурядного ума и железной воли. Не ошибусь, если скажу, что ее смерть, так же как и жизнь, стала значительным событием для присутствующих здесь людей.
Мы выпили, не чокаясь, и задумались. Не знаю, как остальные, а я силилась понять, на что намекал Лев Бенедиктович в своем прощальном слове.
― Так мы отклонились от темы, ― прервал молчание Аркадий Борисович. ― Кто же перенес тело Эммы Францевны с одной лестницы на другую?
― Тот, кто и устроил этот несчастный случай, ― ответил Федор. ― И я догадываюсь, как было дело. Давайте проведем следственный эксперимент. Прошу всех пройти к парадной лестнице.
Все поднялись, запаслись горящими свечами и послушно проследовали в фойе. Федор жестом фокусника вынул свою трость из китайской вазы.
― Смотрите, трость с круглым набалдашником. Если ее положить вдоль на одну из верхних ступенек... вот так... то нога непременно попадает на нее. Трость катится, и все, несчастный случай обеспечен. Эмма Францевна падает, подсвечник издает лязг, свеча ломается... Посветите, пожалуйста, здесь где-то должны остаться кусочки парафина... Ага, вот, ― Федор что-то поднял со ступеньки. ― Затем тело прячется в одной из комнат, куда редко заглядывают, например, в музыкальный салон. А когда все засыпают, труп переносится к боковой лестнице.
― Зачем столько сложностей? Зачем переносить труп? ― всхлипнула Ариадна
― Ну, чтобы подозрения падали на всех обитателей левого крыла, а, впрочем, не знаю.
― Но кто же это сделал?
― Арифметика здесь простая, ― задумчиво произнес Федор. Преферансисты исключаются. Остаются четверо: я, Полина, дядя Осип и Глаша. У Полины мотив шкатулочного размера, я Эмме Францевне жизнью обязан, остаются домоправительница и повар. У обоих нет алиби, и могут иметься веские причины для убийства. Дядя Осип, если Вы смогли доставить меня из флигеля в большой дом, то для Вас не составит труда отнести тело пожилой женщины к боковой лестнице.
Все сделали шаг назад, дядя Осип остался стоять у ступенек в одиночестве.
― За что ж ты меня так, сынок? ― растерялся он. ― Не мог я этого сделать. Я ж Эмме Францевне верой и правдой... Не жалея сил...
― А что? Гостиница и ресторан «Националь» не один миллион стоят, подлил масла в огонь Влад. ― В наше время и за меньшую сумму убивают.
― Что ж ты, Осип, ― хихикнула Глаша. ― Али запамятовал, как говаривал: «Барыня мягко стелит, да жестко спать, кого хочешь к рукам приберет. От нее не убежишь, хоть живой, хоть мертвый». Может, надоело тебе на нее спину гнуть, а тут такой подходящий случай: завещание уже подписано. Ты и ускорил событие, а?
Дядя Осип хватал ртом воздух, прижимал руки к груди и переводил отчаянный взгляд с одного участника следственного эксперимента на другого. Все осуждающе молчали.