- Баб, а Баб! Что ты так смотришь? Почему меня не ругаешь? Оля - плохая девочка? Плохая? Бросила хлеб, да? Оля пойдет в угол, да? Девочка заглядывала бабушке в глаза.
Бабушка доела кусок до конца, вытерла глаза, молча обняла девочку...
Признаться, я любил этот дом не только потому, что в нем обитали мои друзья, а еще и потому, что в нем всегда очень вкусно кормили. Хозяйка энергичная обаятельная женщина, придумывала и приготавливала самые разнообразные, самые изысканные кушанья. И что удивительно в наше время приготовление их не было для нее мучительной обязанностью. Наоборот, казалось, это доставляло ей огромное удовольствие. Ей был отпущен какой-то особый талант - готовить быстро и незаметно. Ее "рецепты" будто летали между руками, газовой плитой и водопроводным краном, она творила, создавая еду не только из самых заурядных, привычных продуктов, но и из любых остатков: вчерашней несъеденной пищи, высохшего сыра, куска подвядшей капусты и, конечно, из черного хлеба. Буквально в считанные минуты рождались новые блюда - незнакомые, с придуманными самой же хозяйкой названиями, свежие, красивые, вкусные, - и даже не в считанные минуты, потому что угощение появлялось на столе тут же, немедленно, то есть раньше, чем можно было эти минуты подсчитать. Ее, всегда нарядную, без фартука, подвижную, невозможно было застать врасплох. Она любила кормить, и каждый день пекла разные пироги, блины, пудинги, делала курники и паштеты, шашлыки и салаты, торты и мороженое, варила пловы, манты, лагманы... В общем, названия знакомые, а блюда получались необычные, всегда что-то в них оказывалось свое, новое, вложенное Ольгой Сергеевной, ее интуицией, легкостью, огромным желанием не только накормить, но доставить и эстетическое наслаждение, и пользу.
Она любила кормить. Да. Но представьте теперь, что это не было ее культом. Это была ее потребность. Она не обращала внимания на дифирамбы по поводу ее кулинарных способностей. Лучшей наградой для нее было восторженное мычание жующих и дочиста вылизанные тарелки. Она звонко смеялась, когда слышала за столом неизменное утверждение, что вообще-то надо сдерживать себя, есть в меру, но сегодня, только сегодня, в последний раз исключение... Она смеялась потому, что хорошо знала, что назавтра повторится то же самое...
У древних принятие пищи считалось священным.
Она исповедовала свою философию. Считать каждодневность не символом утомления и снисхождения, а символом совершенствования и восхождения. В каждодневности она закаляла свой дух и видела источник бесконечного творчества. Чувствовала в ней себя вне пошлой обыденности и приобщалась духом к красоте, разлитой во всех сферах окружающей ее реальной жизни. Даже сама кухня, где чаще всего проходили трапезы, представляла собой не кухню в обычном понимании, а, скорее, музей под названием "приятного аппетита". Раковина, плита, тесно примостившись в уголке, не мешали общему интерьеру, состоявшему из разрисованных лубочными картинками стен, огромной коллекции деревянных ложек, свисавших с потолка, цветочному садику на подоконнике и вьющимся растениям по красной раме широкого окна. Все это дело рук той же Ольги Сергеевны, хозяйки дома, бабушки Оли...
Многие знали, что есть дом, где каждый день пекут пироги, всегда вкусно кормят всех, кто бы ни пришел, прежде всего, прежде даже самого маленького дела. Некоторые из знающих, привыкнув к этому, не видели в этом ничего особенного. Может быть, традиция, считали они, может быть, оригинальность хозяйки, им, этим некоторым знающим, так было удобнее - не задумываться. Приходишь, и все, как в старой сказке про скатерть-самобранку, к твоим услугам. Эти знающие - доброжелатели.
Но среди знающих были, наверное, и скептики. Те, должно быть, не верили, что все это просто так. С чего бы это - каждого встречного кормить, да еще пирогами? "Тут что-то есть... Просто так ничего не бывает", наверное, думали они. И будто в подтверждение этому я услышал:
- А вы как думаете? Бывает? - это обратился к моему соседу, физику из Ленинграда, сидевший рядом с ним грузный человек с квадратным подбородком в квадратных роговых очках. Сосед не успел ответить, а может быть, не хотел. Квадратный продолжал:
- В этом доме - культ еды. Даже не еды, а кормления... Здесь каждый день гости, - заявил он, смачно обсасывая перепелиную косточку.
А когда хозяйка вышла, заговорил внятно, даже на торжественный тон перешел, комментируя свое действо:
- Это даже не столько обед, сколько обет. Она перенесла голод в Ленинграде.
Все ее родные покоятся на Пискаревском. Она поклялась себе в сорок втором, что если останется живой, то всю оставшуюся жизнь каждый день будет кормить, угощать, радовать. Вкусная клятва, не правда ли? - Он широко и добродушно улыбнулся и нацелился на очередной кусок румяного пирога под грибным соусом.
Из дома вышли втроем. На проспекте квадратный, увидев приближавшийся троллейбус, едва кивнул, поспешил. А новый знакомый предложил пройтись пешком. Шли по проспекту до гостиницы, что высится на площади. Спутник оказался старым ленинградским другом дома. Когда прощались, спросил:
- А вам, судя по всему, неизвестен конец истории?
- Какой конец? Какой истории? - не понял я.
- Ну как же? Она же выжила тогда, в блокаду!..
Честно говоря, мне не хотелось ничего знать. Я видел перед собой жизнерадостную, талантливую, скорее юную, чем пожилую женщину. Я не циник и поэтому думаю, что ей помогла ее клятва.
- Нет... Клятва ни при чем. Дело в том, что тогда, во время войны, когда появились "буржуйки" - временные печки, они - мать и Оленька, наша хозяйка, сожгли все, что было возможно, и шарили всюду в поисках топлива. В узкой щели между стеной и голландкой нашли несколько кусков высохшего хлеба. Маленькая Оля не любила хлеб, а чтобы родители не ругали ее за недоеденные куски, прятала его в узкую щель за изразцовую печь...
ПАПА (а пока книги выходят - и дедушка) НОВОГО РУССКОГО СПИТ. И ПРАВИЛЬНО. НЕЛЬЗЯ ЕМУ БОДРСТВОВАТЬ, А ТО ЕЩЕ СОВЕСТЬ ПРОБУДИТ - ВТОРУЮ ВЕСТЬ ДУШИ.