— Перестань! — умоляюще сказал я, сжимая ее пальцы в своих. — Не шути с этим. У тебя иногда получается так правдиво, что у меня сердце падает.
— С чего ему падать? — засмеялась она. — Да если оно и упадет, то не разобьется. Я знаю, что это за камень — его и молотам не расшибешь.
Глава тридцать первая
НУЖНО СМОТРЕТЬ ПРАВДЕ В ГЛАЗА
(Из дневника Ирины Роевой)
Сегодня утром их похоронили. Няня и какие-то чужие люди сделали все, что было нужно. За машиной с гробами шли только мы с няней. Да и кто пошел бы провожать до могилы уголовного преступника и его отца? Отца, который вырастил такого сына. Даже Клары с нами не было. Она собиралась, но в последний момент, уже на пороге, изобразила обморок и осталась дома.
У крыльца стояла целая толпа зевак, и на улице все оборачивались, смотрели нам вслед, переговариваясь между собою так громко, что отдельные слова долетали до нас. Мне было все равно. Я точно окостенела от горя. Теперь часами хожу из угла в угол, затаив дыхание, точно боясь, что грудь разорвется от теснящихся в ней рыданий.
Пусто и холодно вокруг. Судьба отняла у меня всех, кого я любила, о ком заботилась, за кого страдала. Иногда я точно схожу с ума. Вдруг спохватываюсь: где же Радий, что он делает? И вспомнив, что его нет и больше он уже не сможет ничего сделать — ни плохого, ни хорошего, — чувствую полное изнеможение и страшную, томительную тоску.
Няня, успокаивая меня, как-то сказала: «Так даже лучше. Меньше мучений они приняли». Я рассердилась на нее, оттолкнула, разрыдалась, а теперь нет-нет да и подумаю, не была ли она права? Что доброе могло их ожидать?
Без конца бегут слезы. Я уж не утираю их и пишу, пишу… Хоть кому-то мне нужно высказать то, что огнем жжет мое сердце. Я обвиняю себя в страшном, непоправимом проступке. Это я виновата в смерти моих родных. Я предала их. Зачем, доверившись чужому, лживому человеку, я рассказала ему все о Радии? Может быть, если бы я этого не сделала, то брата можно было еще спасти. Не знаю как, но спасти.
Презрение мое к Карачарову безмерно. Настолько гадко обмануть мог только человек без чести и совести. Он так ловко и правдиво, как опытный актер, сыграл роль чуткого, ласкового друга, так хитро вкрался мне в доверие, что я поверила ему и выдала все, что знала. А этот подлый человек вместо того, чтобы помочь, как обещал, сразу же сам явился схватить Радия. Не знаю, чего тут было больше — ненависти к брату или стремления выслужиться. Впрочем, не все ли равно?
Няня пыталась было оправдать своего любимца, говорила, что иначе он не мог поступить. Но я не стала ее слушать. Когда-нибудь, встретившись с этим человеком, втоптавшим в грязь самое лучшее, самое чистое, что было в моем представлении о людях, я выскажу ему все прямо в его лживые глаза. Раньше из всех людей в мире я ненавидела только Арканова, но Карачарова я ненавижу в тысячу раз сильней, ненавижу всем сердцем, всем существом.
Дни идут, а боль не унимается. Я все думаю и думаю о том, что случилось. Ко мне приходил из управления милиции майор по фамилии, кажется, Девятов. Я встретила его враждебно, но потом, когда он мне открыл глаза на многое, о чем я и не подозревала, я стала внимательно слушать его. Он долго говорил со мной, стараясь утешить и приободрить, но что за этим кроется — не знаю. Может быть, опять у меня хотят что-то выпытать? Впрочем, Девятов сразу же откровенно сказал, что ему нужно узнать, все об Арканове. Ведь этот негодяй оказался вовсе не научным работником, а самым настоящим аферистом. Вот кто, оказывается, был виновником наших бед, вот кто погубил отца и Радия. А я, как слепая, ничего этого не видела. Сердцем чувствовала, что здесь что-то неладно, но умом постичь не смогла.
Ну, а как же теперь с Дмитрием Карачаровым? Давно ли я во всем винила его? Приходится смотреть правде в глаза. Я вновь была крайне несправедлива к нему. Теперь, когда, благодаря Девятову, я узнала многое, я сознаю, что Дмитрий Карачаров не виноват передо мной. Он только выполнял свой долг. Сознание моей вины перед ним не дает покоя. Днем, занятая всякими делами, я еще не так сильно это ощущаю, но по ночам, когда сон не идет ко мне, мысль о том, что я жестоко оскорбила человека, желавшего мне добра, жжет меня. Сейчас я поднялась с постели, чтобы вычеркнуть те несправедливые строки, написанные в порыве отчаяния несколько дней назад, но, прочтя, оставила их. Пусть они напоминают, до какой крайности я могу доходить.