Сгребаю ногой листья, стою у дверей здания и как идиот соображаю, что я даже не знаю в какой группе мои дети. Эта "мать" могла запросто сбежать от меня. Посмела бы? Вышла через другой выход и все.
Еще десять минут, убеждаю себя подождать. Меня буквально разрывает от злости. Какого хрена я ее, эту бабу, уламывал отдать сына? Как я должен был поступить? Орать на весь двор, чтобы она их привела? Дергаю ручку двери, захожу внутрь.
— Я за Егоровыми, — произношу глядя на воспитательницу, копающуюся в детском шкафу.
— За тройняшками что ли? — спрашивает женщина, еще глубже забираясь в шкаф. Наблюдаю за вилянием филейной части в обтягивающих штанах.
— За ними, — осматриваю стены в раздевалке. Детские рисунки, дипломы в рамках, медали какие-то.
— Так они в другой группе, — доносится из шкафа.
— В какой?
— В соседней… — не дослушав, вылетаю из группы на улицу, и бегу в соседнюю дверь.
Толкаю вторую внутреннюю дверь и вваливаюсь в раздевалку. Пусто, прохожу вперед и заглядываю в группу. На секунду замираю, быстро оцениваю ситуацию. Разбегаюсь и влетаю по детской спортивной стенке до потолка. Одной рукой держусь за перекладину, другой распутываю ребенка. Бл*ть! Ругаюсь про себя. Кто его так? Обвили ребенка веревками и привязали к лестнице.
— Бл*ть! — замечаю кляп во рту у пацана. Вытаскиваю. — Тихо, тихо, я сейчас тебя освобожу. Потерпи.
— Я писать хочу, — шепчет ребенок. — Очень хочу.
— Потерпи, — повторяю. Нужен нож или ножницы. — Крепко возьмись руками за эту перекладину. Я сейчас за ножницами спущусь вниз и вернусь к тебе.
— Я писать хочу! — хнычет пацан. Соображай! Стаскиваю с мальца штаны с трусами. — Так пописать сможешь?
— Прямо так?
— Да, ты шпион. Писай в полевых условиях. Я сейчас вернусь, — спрыгиваю вниз, уворачиваясь от струи. В коробках с цветной бумагой валяются детские ножницы. Такими, канат не перестрижёшь. Почему ребенка одного в группе оставили? Да и еще в таком состоянии.
Лезу обратно, подтягиваю штаны ребенку. Еле развязал веревки. Малец обхватывает меня руками за шею. Стойкий пацан даже не заревел, слезаю, обнимая ребенка.
— Покажешь мне, где твой шкафчик с одеждой?
— Угу.
— Давай, — наблюдаю, как ребенок самостоятельно одевается. Подхожу, наклоняюсь и застегиваю пацану обувь. — Как тебя зовут?
— Вася, — жалко, что не Тимофей. Оказался бы героем в глазах собственного сына. — А Тимофея знаешь, Егорова?
— Угу, — смотрит на меня, насупившись. Не к добру. — Это Тимофей тебя туда привязал?
— Нет. Тимофею тоже досталось.
— Так, где Тимофей и его сестры?
— Не знаю, они их увели, они всех увели — в глазах ребенка появились слезы.
— Вася, ты храбрый мальчик. Кто увел Егоровых? — подхватываю ребенка на руки и выношу из группы на улицу.
— Дяденьки. Их двое было. Тима очень сопротивлялся, маму защищал.
— А Алиса и Соня? — медленно подхожу к машине. Открываю дверь, засовываю Васю внутрь. — Вася, сиди в машине, двери я заблокирую, ничего не бойся.
— Алиса с мамой рядом была. Где Соня — не знаю.
— Как ты на лестнице связанный оказался? — достаю из бардачка травмат. Прячу под одежду, чтобы ребенок не увидел.
— Играли в пиратов. Я запутался, а потом испугался, а потом зашли дяденьки и закричали.
— Остальные дети, что делали? — сейчас утро, сколько детей ходит в группу? Человек десять? Трое моих плюс Вася. Итого примерно шесть неизвестных детей и Анжелика. Значит девять детей в заложниках. — Воспитатели, где были?
— Тетя Зина была одна. Прибиралась в ящике с игрушками.
— Ясно. Сиди в машине, — обнимаю пацана, хотя мне это чуждо. Запираю машину и иду назад к детскому саду.
— Михайлов, — звоню другу. — Твои дети, случайно не в «Веселые мишки» ходят?
— Туда, а что? — раздается озабоченный голос Славы.
— Походу дела, детей в садике в заложники взяли.
— Чего???!!! Откуда инфа? — проорал в трубку друг.
— От меня лично. Мои тоже в этот садик ходят, в четвертую группу.
— Когда ты детьми обзавелся?
— Пять лет назад. Михайлов, делать что?
— А что у тебя есть?
— Травмат… и кулаки, — усмехаюсь, вспоминая, как в юности увлекался боями без правил.
— Тогда не светись особо. Осмотрись. Я сейчас приеду, на рожон не лезь.
Осмотрись, бл*ть. Легко сказать "осмотрись", когда твои дети, возможно, под прицелом. Обхожу здание садика, подсматриваю в окна, везде пустота. Набираю друга:
— Михайлов, дела еще хуже.