- Они так похожи с сестрой и, мне кажется, это их и бесит. Я тоже не знаю, что произошло между ними. Веришь? Даже спустя столько лет, Синтия отказывается мне что-либо объяснять.
Дядя сделал большой глоток напитка из своего стакана, выдохнул и продолжил.
- Обычно, всё действительно протекает нормально. Наверное, и у вас так же? Каждый делает вид, что не существует другой половины семьи?
Я кивнул, с грустью подтверждая слова дяди, и вспоминая, как обычно проходила совместная жизнь с родителями, пока я не съехал: мы все старались делать вид, что нет никого, кроме нас. Бывали моменты в моем детстве, когда я бунтовал и хотел переубедить маму, выяснить, в чем же дело и почему она отрезала эти семейные узы, но всякий раз проигрывал. Позже даже перестал стараться, потому что было разумнее балансировать на этих качелях, чем лишиться одного конца.
- Не знаю, как поступает Николь, но Синтия иногда пишет ей или звонит. Сегодня она ей звонила и Николь, как обычно, не ответила. Понимаешь, как бы они не скрывали свои чувства, им больно и грустно. Они скучают друг по другу, я уверен. Синтия бы хотела видеть рядом близких, проводить большие семейные вечера. И, ты только не начинай снова винить себя, твое присутствие подливает масла в огонь этим мечтам. Синтия звонит, ей никто не отвечает, потом идет в ход один коктейль за другим и…
Он замолчал, поджав губы и кивая головой, как бы говоря: «вот так».
Не знаю, но я будто ожидал чего-то другого. Будто не был взрослым мужчиной, а снова оказался, если не ребенком, то подростком, которому необходимо было в действительности вести себя по-взрослому. Это было так не просто даже спустя столько времени. Наверное, никогда ребенок внутри не вырастает, просто он надевает на себя одну маску за другой, становясь более непроницаемым и равнодушным к миру. Но внутри ему всё так же дорого, непонятно, важно и эмоционально.
Я никогда не видел проявления слабости от мамы, чтобы она выказывала что-нибудь, кроме игнорирования в адрес своей старшей сестры, и я даже не думал пытаться понять ее. Но зато сейчас увидел, насколько остро спустя двадцать лет тётя продолжает ощущать потерю. И подумал, какого ее внутреннему ребенку? Она была близка с моей матерью столько лет, а потом что-то произошло… Я представил, что что-то послужит окончательному разрыву общения между мной и Дейвом.
Это было трудно представить.
Вот, допустим, я был бы крайне зол на него, не мог простить, но неужели я больше бы не хотел поделиться с ним какой-нибудь радостью, успехом, проблемой? Разве мне не было бы важно найти поддержку… Определенно, было бы. Несмотря ни на что, я знал, что буду продолжать ощущать необходимость в нашей связи, даже если это не была такая связь, как у тёти с моей мамой. Им, должно быть, было совсем не выносимо. И, должно быть, была колоссальная причина к такому обрыву или же простая дурость.
Неожиданно для самого себя, я усмехнулся, представив, что «дурость» очень подходит к моей матери. Она была всегда слишком ранимой и обидчивой, не любящей выяснять отношения. Я видел, как часто у нее менялся круг общения просто потому, что она могла не так понять свою подругу и больше не желала это обсуждать. Но я и представить не мог, что нечто подобное ее могло задеть со стороны сестры. Разве они не должны были за вместе проведенное детство выработать защитный механизм и всегда прощать друг друга?
- Я мог бы рассказать ей всё о маме. Или поговорить с мамой, объяснить, как это глупо и как это важно…
- Нет, мой мальчик. – дядя тихонько усмехнулся и посмотрел на меня теплым родительским взглядом, - они взрослые женщины и должны сами разобраться во всем.
- Но прошло уже столько лет.
- И это не твоя ноша. Они всегда могут найти способ связаться друг с другом и заставить выслушать. Никто не мешает им встретиться, только собственное эго. Не бери на себя ответственность за это и… и я бы не подогревал интерес Синтии к расспросам про Николь. Не стоит рассказывать о чужой жизни...
- Но!..
- Поверь мне. Когда-нибудь ты поймешь, как это работает. А если не поймешь, то это будет даже лучше, значит судьба уберегла тебя от подобного. Думаю, мне уже пора. Не стоит мне пить больше двух стаканов, я уже не так молод, как ты. Тебе оставить?
Он кивнул на бутылку.
Удивляясь самому себе, но мне больше тоже не хотелось, даже несмотря на все послевкусие от разговора. Я отрицательно помотал головой.
Дядя захватил бутылку, зажав ее подмышкой и два стакана, держа их в одной руке, подошел к двери на улицу и взялся за ручку, снова повернулся ко мне.
- Я просто хотел тебе сказать, чтобы ты не принимал всё это близко к сердцу. Доброй ночи.